посижу взаперти
со счастливым билетом
во взмокшей горсти.
Марш
За оркестра вздыхающей тубою
под белесой овчинкой небес,
притворившись афишною тумбою,
ветерком в подворотне, не без
холодка по спине,
наяву, как во сне,
пройти с опаской,
где пахнет краской
и стынет студень на окне.
Освещен маловаттною лампою
старый лев на столетнем посту,
под чугунной облупленной лапою
я записку найду и прочту:
«Иди туда, не знаю куда,
принеси то, не знаю что,
и аккуратно
вернись обратно
лет через десять или сто».
И пошел, и сносил свою голову
и, вернувшись, задрал высоко:
мойка окон, мелькание голого,
синька неба и синька трико,
пена плещется вниз,
вышел кот на карниз,
ужасен голод,
но вот он, голубь…
Кис-кис-кис-кис, кис-кис, кис-кис!
(кис-кис, кис-кис!)
Возле старого здания желтого
в черной шляпе и в черном пальто
с полной кружкой чего-то тяжелого
недоверчиво смотрит Никто.
Прислонился себе
к водосточной трубе,
и постепенно
хмельная пена
дрожит и тает на губе.
Дал нам Бог наконец наводнение,
град и трус, и струи дождя.
Отсырелое недоумение
проступило на морде вождя.
Лишь гвардии георгин,
Александр Александрович Басаргин,