Копна черных вьющихся волос, бакенбарды, доходящие до уголков рта, но не растрепанные, а аккуратно подстриженные, большой, явно не по размеру, бордовый халат, под которым угадывалась белая, с глухим воротом, сорочка. Он подошел к столу и пристально посмотрел на Васю.

– Вот, – в руке оказалась небольшая книжица в коричневом переплете. – Иногда очень умные вещи можно найти у этого сукина сына.

Вася стоял у двери и во все глаза глядел на «наше все».

– Вот, к примеру… – хозяин кабинета открыл книжку и пролистнул несколько страниц. – Вот: «Лучшая приправа к пище – голод». А, каково? Или вот: «Женись несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена – станешь исключением, если плохая – философом». Ха-ха-ха, не знаю уж, какая у меня жена, исключением я вроде уже стал, но в последнее время все больше и больше читаю философов.

Вася стоял, глупо улыбаясь, и не знал, что ему предпринять дальше. Заговорить? Но он не знал, с чего начать. К счастью, обстановку разрядил сам хозяин.

– Что же вы, сударь, у двери стоите? Проходите, садитесь на диван. – Небольшая рука вынырнула из широкого рукава халата и указала Васе путь к дивану. – Натали сказала, что вы во что бы то ни стало хотели познакомиться со мной? Извольте. Я Пушкин. А вас, простите, как величать? Натали говорила, но я позабыл.

– Оленский, – шепотом сказал Вася.

– Как?

– Оленский, – повторил он. – Василий Сергеевич.

– Сергеевич? Тезки, значит, по батюшкам. – Пушкин снова удалился за шкаф и выволок оттуда за спинку большой резной стул. Стул был настолько огромен, что, когда он поставил его рядом со столом, спинка оказалась чуть ли не на уровне подбородка поэта. – Тезки, значит, – повторил он и плюхнулся на мягкое сиденье, оказавшись напротив Васи.

– Вы, сударь, сатирой случайно не увлекаетесь? – спросил он, пристально глядя на Васю.

– Что?..

– Сатирой. Или стишки крамольные не пишете случайно – скажем, про государя, а?

– Я не понимаю, – оторопел Вася.

– Не понимаете!!! – вскричал Пушкин, внезапно вскочив со стула. – Из газетенки какой-нибудь пожаловали!? Статейку на меня хотите написать!? Я же вас насквозь вижу, писаки ебаные! В Москве от вас покою не было, переехал в Петербург – и тут, на тебе, явились!

Пушкин нервно заходил из стороны в строну, заложив руки за спину. Он смотрелся достаточно комично: маленький кудрявый человек в огромном, не по размеру, халате чуть ли не вприпрыжку ходил перед Васей то вправо, то влево, но Васе в данной ситуации было не до смеха.

– Оленский он! Это надо же, ОЛЕНСКИЙ!!! – почти кричал поэт. – Поумней бы что-нибудь придумали. Когда жена мне сказала, кто меня хочет видеть, я сразу согласился вас принять, чтобы посмотреть в ваши наглые глазки. Это надо же – назваться фамилией героя моего собственного романа! – Пушкин остановился у стола, взял с него недавнюю книжицу Сократа и вдруг с силой запустил ее в Васю.

– Вон!!! – заорал он. – Вон, или пристрелю, сука!

Книга ударилась о спинку дивана, аккурат справа от Васи. Он вскочил. Испуг смешался с яростью, и Вася заорал на светило русской поэзии.

– Сам сука! Я поэт! Не из какой я не из газеты! Познакомиться пришел, а вы!..

Их разделяло какие-то три метра, и на таком расстоянии было видно, что ростом Пушкин Васе где-то по плечо. Тем временем лицо поэта изменилось, и из гневного приобрело, скорее, удивленное выражение. Он еще немного постоял, облокотившись о стол, потом снова сел на свой огромный стул, не отрывая взгляда от Васи.

Дверь с тихим скрипом отворилась, и в проеме появилось испуганное лицо Натальи Николаевны.

– Саша, у вас все в порядке?