– А мы: «Сохрани Бог, не видали вовсе!».

– Царский человек на счету состоит. Тронь его – пойдёшь через сверлёные горы41.

Султан снова встрепенулся:

– Многословие – пустословие, мало слов – справедливо, – очередное извержение Джангазы прозвучало как выстрел и заставило вздрогнуть даже Мусабая, но киргизы и ухом не повели, даже не запнулись на полуслове.

– А губернатор не верит, грозит: «Найдите мне виноватых! Не то я вас всех в бараний рог согну. Я, грит, гром и молния!».

Жалобы на беззакония плавно перетекли в насущные степные дела: где лучшие пастбища, у кого весной родился сын, сколько кобыл ожеребилось и всё в том де духе.

Гости посидели ещё, отведали пилава, получили подарки – сушёные фрукты, сухари, чай, которые тут же рассовали за пазухи, и ушли.

Мусабай покачал головой, глянул с укоризной на Алимбая:

– Это ты сказал, что я здесь самый богатый?

Тот покаянно развёл руками.

– На следующих стоянках по очереди будем богатыми, чтоб почести всем поровну доставались, – вынес приговор караванбаши, вынужденный в этот раз одаривать гостей из своих запасов.

Козы-Корпеш хотел спросить: а что, всё снова повторится? Но вовремя прикусил язык. Конечно, повторится. По-другому, без эксцентриков, но гости приходить будут – обменяться приветствиями, получить базарлык42.

Так и случилось: на всех стоянках к каравану шли киргизы продавать баранов, а ордынские чины – с салямом к «самому богатому» за подарками. Но, к счастью, не задерживались, а, рассовав подношение за пазуху, быстро удалялись.

Но вот вдалеке показались горные хребты, а от набитого копытами и колёсами тракта побежали в разные стороны дорожки, широкие – для повозок и совсем худосочные, похожие на звериные тропы, то появляющиеся, то пропадающие в траве.

– Здесь никто не живёт? – Баюр вглядывался вдаль, сощурив глаза, чтоб не надуло песком. Впереди по правую руку поднимались и по мере приближения к ним всё больше росли песчаные барханы. Уж не в пустыню ли они закатились?

Чокан, ехавший рядом, проследил за его взглядом:

– Рядом Алтын-Эмель, но мы туда заходить не будем. Это аул султана Тезека.

Спрашивать, знакомы ли султаны, было глупо. Конечно, знакомы. Только отношения их бывают не обязательно приятельские. Даже среди родни. Баюр отлично помнил встречу с Садыком.

– И кто он такой? – осторожно поинтересовался волхв. – Случайно, не родственник Джангазы?

Чокан усмехнулся, вспомнив так ошарашивший его друга приём гостей, отрицательно покачал головой:

– Полковник. Приглядывает за порядком в здешних местах. Ну, и разбирает дела киргизских родов, если надо.

– О твоей поездке знает? – так, на всякий случай уточнил телохранитель-доброволец.

– В общих чертах, – неопределённо буркнул поручик.

Караван приближался к барханам. До слуха стал доноситься какой-то странный звук. Однотонный и низкий. Не ветер же так выл. Словно из-под земли. Но что там под землёй может быть да ещё так заунывно гудеть? Волхв краем глаза глянул на своего спутника: слышит ли? Может, просто голову напекло, уши заложило, вот мозги и стонут? Поручик кривил губы, с трудом сдерживая улыбку. Слышит, поганец. Нарочно помалкивает, проверяет крепость его нервов. Не иначе, какая-то местная аномалия. Баюр сделал равнодушное лицо и обронил как бы невзначай:

– И как под эту «музыку» твой Тезек себя чувствует? Мы-то дальше поедем, а ему тут каждый день наяривает.

Чокан устал, наконец, сдерживаться и захохотал:

– Я думал, ты молитву творить станешь, взывать к милости Аллаха. Ты, правоверный мусульманин, разве не страшишься его гнева?

– С тебя пример беру. Ты-то тоже глаза к небу не возвёл, суру из Корана не бормочешь, – уличил строгого ревнителя веры Баюр.