– Уважать кого-то или не уважать начальство заставить не может. Авторитет от самого человека зависит. Если он не подлец, не прожига, то в конце концов сослуживцы это поймут и оценят.

Я клин клином не вышибал. Гадостями на гадости не отвечал. Успехи и неудачи сотрудников оценивал объективно, без заискивания и злорадства. Когда заслуживали, хвалил. Если что-то не получалось у коллег, старался подсказать, как бы сам делал тот или иной сюжет. Мог и подурачиться вместе со всеми, и попраздновать от души. Но порядка на рабочем месте и дисциплины труда добивался всегда.

– Это, выходит, как при Сталине, – жить по заводскому гудку? – повернулся вполоборота к сыну старик.

– Ну, не совсем так. Во-первых – не плодить тараканов в кабинете и в голове. Во-вторых – к сроку и ответственно готовить материалы к публикации. Где и каким образом, не важно. Главное – конечный результат, в намеченное время сдай качественный материал на заданную тему. Это – основа основ в творческой работе.

– К сроку и умело, – повторил Яков Васильевич мысль сына. – Согласен с тобой. Но это важно не только для вас – журналистов. Для всех важно. Для крестьян – тоже. Вот погляди на виноградную лозу: можно ее сейчас прикапывать или нет?

Валентин внимательно осмотрел куст, разведенный на четыре стороны и аккуратно подвязанный тонким лыком к деревянным столбам. По-местному такую разводку называют «донская чаша». Листьев на побегах почти не осталось. Виноградные кисти срезали еще в начале сентября.

– Наверное, можно, – не очень уверенно проговорил он.

– Ошибся, Валентин Яковлевич, – озорно блеснул глазами отец, – подзабыл крестьянскую науку. Если его зарыть в сырую, не выстывшую землю, либо сгниет, либо прорастет. Позжей надо. Ближе к заморозкам. И соломой проложить или полынью, чтоб суше было и теплей.

– Сдаюсь, батя. – Валентин игриво поднял руки вверх. – В агрономии я действительно не силен. Детская практика забылась, а новых познаний не приобрел. Негде было. Да, честно сказать, не думал, что на приусадебном участке особая наука хозяевам нужна. Казалось, ковыряются люди из поколения в поколение в земле по наитию. Чего тут мудреного?

– Грамотей, однако! Это вы, писатели, придумали, что земля на Дону и Кубани сама рожает. Ткни лопату – пустит корни и зацветет. А на деле с землей, как с девицей, повозитса надо, помороковать, как угодить. Тут на авось не пройдет. Деревья и кусты сами по себе здоровыми и плодовитыми редко бывают. За ними постоянный уход требуется: подкормка, обрезка, лечение от болезней и вредителей всяческих. Это, товарищ полковник, – тоже наука!

– Твои бы слова, отец, да президенту в уши.

– Подтруниваешь над стариком? – Яков Васильевич недоверчиво покосился на сына.

– Без шуток говорю. Главковерху не пристало бухать изо дня в день, уподобляясь некоторым нерадивым мужикам. Его задача – быть садовником. Сорняки с корнем вырывать. Культурные растения обихаживать. Вновь бы зацвела Русская земля, перестала бы, на потеху всему миру, завозить продукты из Китая, Австралии и черт знает еще откуда!

– Это ты верно гутаришь. Нету у нас нынче садовника в стране, вот тля и заедает народ.

– А был ли он вообще в двадцатом веке?

Отец ответил не сразу. Некоторое время они молча шли между абрикосовыми и грушевыми деревьями по направлению к проданному флигелю. Не доходя до него несколько метров, остановились. Яков Васильевич с тоской оглядел бывшее семейное гнездо, ставшее летней отрадой дачников, потом повернулся лицом к сыну:

– Меня эта думка всю жизнь донимает, как заноза, а обсудить ни с кем не мог. Сам ведаешь, сколько подобных умников в вечную мерзлоту полегло.