– А где он сейчас? – поинтересовался Зетлинг.

– В Новочеркасске. Мы приехали вместе, и сейчас поручик дает показания следователям. Я же остановлюсь на тех сомнениях, которые родились у меня за время общения с этим Глебовым. Дело в следующем. Он обмолвился, что генерал Гришин-Алмазов погиб. Но сам этого он не мог знать достоверно, потому как прыгнул за борт раньше гибели генерала. На мое удивление, он ответил не вполне вразумительно, сказав что-то про свои личные предположения. Это первая странность. Есть и вторая. Здесь порт Александровск, – Минин показал точку на восточном побережье Каспия, – а здесь наш отряд подобрал изможденного Глебова. Он преодолел это расстояние за неделю, причем лишь однажды наткнувшись на большевиков. Ни дивно ли? То есть в теории, конечно, такое возможно. Но на деле… парадокс. Он утверждает, будто перед отправлением в путь провел несколько дней у рыбака-казаха, разжился у него провизией и благодаря этому быстро шел вперед. Но в этом объяснении мы опять находим несоответствие. Зачем казаху помогать беглому офицеру? Ведь это огромный риск! К тому же, сдай он Глебова большевикам, получил бы вознаграждение. Но даже если предположить, что рыбак оказался человеком недалеким или порядочным, то он был обязан отправить Глебова на восток. Путь от Александровска до Оренбурга несравненно короче и безопаснее, чем до Новочеркасска. Это очевидно всякому, в том числе и самому Глебову.

– Вы спрашивали его, отчего он выбрал дорогу на запад? – Деникин нахмурился, он был крайне раздосадован выводами Минина.

– Да. Но Глебов лишь развел руками и сказал, что ему было естественно возвращаться на Дон, что здесь его близкие, а в армии Колчака он никого не знает и вряд ли бы нашел там достойное себя место. И в этих словах вновь скрывается ложь, уже третья по счету. Уже на подъезде к Новочеркасску Глебов случайно обмолвился, что семья его находится вовсе не на Дону, а в Ярославле. И это принципиально, так как большевики без зазрения совести берут в заложники семьи офицеров. Вполне вероятно, что Глебов мог пасть жертвой любви к своим близким.

– Я не совсем понимаю, – в разговор вмешался Зетлинг. – Вы подозреваете этого несчастного, Глебова, в измене? В том, что он был осведомителем большевиков и выдал тайну посольства? Но в таком случае к чему ему было возвращаться, терпеть все лишения и рисковать жизнью? Сослужив столь добрую службу большевикам, он должен был быть ими вознагражден и мог бы отправиться к своей семье или куда душе угодно. Ваша версия кажется странной еще и потому, что остается недоказанным факт самого предательства. Быть может, и нет нужды искать изменника?

– Все верно, Дмитрий Родионович, я бы и сам рассуждал подобным образом, если бы не это донесение, – Деникин вынул из папки лист бумаги и подал его Зетлингу.

– Главнокомандующему ВСЮР… так… агентурные данные подтверждают поступление в большевистский ЧК сведений о посольстве генерала Гришина-Алмазова к адмиралу Колчаку. Возможность утечки указанных сведений от лица, хорошо осведомленного о маршруте посольства и его целях, приходится признать вероятной… То есть, – Зетлинг поднял глаза от бумаги и вопросительно взглянул на генерала, – вы знали об утечке данных? Почему же не был изменен маршрут посольства?

– Эту бумагу я получил через трое суток после гибели генерала Алмазова, почти одновременно со статьями в большевистских газетах. К несчастью, разведывательная служба у нас поставлена из рук вон плохо. Сегодняшнее покушение на меня – тому очередное свидетельство, – генерал тяжело вздохнул. – Господин ротмистр, благодарю вас за проделанный путь и за то, что доставили Глебова в сохранности. Ваши соображения будут приняты к сведению. Сейчас же прошу вас дождаться Дмитрия Родионовича. Я полагаю, у него будет что вам сказать, – генерал бросил многозначительный взгляд на недоумевающего Зетлинга. – Мы не заставим вас долго ждать.