Внезапно монотонный гул вокруг вспорол отчаянный вопль: «Куда?! Стой!» – и свист городового. Деникин инстинктивно поднял голову и увидел, что навстречу ему из толпы рвется человек. Удерживаемый за левую руку казаком из оцепления, в правой он сжимал сверток, перевязанный голубой лентой.

– Стой! – перекрывая всеобщий гвалт, заревел городовой и направил на бьющегося в объятиях казаков человека пистолет.

Деникин остановился и с недоумением разглядывал разворачивающуюся сцену.

Придавленный к земле нарушитель спокойствия оказался юношей, хилым, но с поразительной силы, необычайной глубины ненавистью во взгляде. Он лишь хрипел, с заломленными руками, прижатый к брусчатке головой, и исподлобья, одним глазом, сверлил Деникина. Но вдруг, решительным усилием, он вывернулся, освободил руку, схватил лежавший на мостовой сверток и с силой ударил его о брусчатку.

Прогремел взрыв.

В небо взлетели обрывки одежды, брызги расколотого камня, пыль, тела казаков и террориста. На мгновение это месиво застыло, но тотчас же рухнуло оземь. Деникин тронул поводья и галопом поскакал прочь. Вслед ему неслись свист околоточного, крики, стон и отвратительный гвалт.

Тем временем, пока к месту невообразимого по своей бессмысленности события собирались дворники, пока разбирали мусор и складывали в наскоро сколоченные гробы останки жертв, в Новочеркасск с востока и запада въехали два всадника. С запада в город влетел отважный Дмитрий Родионович Зетлинг, не дождавшийся попутного эшелона и загнавший в пути двух коней. С востока в Новочеркасск въехал неустрашимый Александр Минин, который никогда не ждал попутных эшелонов и в то же время не находил нужным жертвовать ради сиюминутных устремлений здоровьем своего великолепного гнедого скакуна.

Зетлинг проскакал по окраинам города, мимо него промелькнули заводские трубы и нескончаемые улочки старинных палисадников и цветников. Он помчался по брызжущей майским солнцем мостовой и наконец оказался у цели. Отдав измученного коня на поруки швейцарам, Зетлинг вбежал в фойе огромной желтой гостиницы с красочной вывеской «Европа».

– Где остановилась Мария Александровна Петлицкая?

Барышня за столиком окинула нашего героя, забрызганного дорожной грязью, недоверчивым взглядом. Нехотя раскрыла журнал и, полистав для позы страницы, жеманно изрекла:

– Седьмой номер. На втором этаже направо.

Зетлинг мигом оказался наверху и уж было намеревался войти, но дверь оказалась заперта. Он постучал, но, окончательно потеряв душевное равновесие, принялся неистово тарабанить по содрогающейся двери. В коридоре показалась горничная, вслед за ней появились пожилая дама и офицер.

Вдруг дверь открылась. На пороге стояла румяная, очаровательная Мария Александровна. Для читателей, не знакомых с первой частью сей правдивой повести, представим нашу героиню. Марии Александровне, должно, не минуло и двадцати девяти лет, она была стройна, бела и хороша собою. Но более всяких форм и шелковых кудрей она пленяла окружающих своею улыбчивостью, весельем и непринужденностью. И сейчас, забросив окончательно балет и предвкушая встречу с любимым, она была особенно хороша.

Прошу заметить, что столь пространное отступление было сделано отнюдь не только для восхваления достоинств нашей героини, но и с целью дать влюбленным возможность наедине насладиться первыми минутами радости после долгой разлуки.

– Ты стал таким суровым, – млея в объятиях Зетлинга, Мария Александровна провела ладонью по шраму на его щеке, – ты изменился. Все война. Зачем так много воевать? Ведь ты не вылезаешь из окопов аж с самого четырнадцатого года?! Пять лет! Это целая жизнь. Это твоя молодость.