В бане чувствовалось приятное тепло, будто её сутра нагрели, а теперь она медленно остывала, и усердно лазая по её внутренностям девонька слегка упарилась. Оттого скинула с себя рубахи, шитые золотом, раздеваясь догола растирая взмокшее тело и почувствовав ни во что не одетую свободу сладко потянулась стройным девичьим станом.

Сложила рубахи на пологе у входа и забралась в мягкие меха, свив из них у стенки целое гнездо. Развалилась, расслабилась в неге, ощущая нежность шкур голым телом, обволакивающих мягкостью пуха. Расплылась в довольной улыбке, закрыв в окутавшем блаженстве глаза…

Проснулась резко, даже вздрогнула от непонятной внутренней тревоги. Темнота беспросветная, тишина полная. Сон слетел, как и не было. Сразу вспомнила, где находится. Села, ноги под себя подобрала, прислушалась. Ни единого звука ни откуда. Даже приложив ухо к тёсаному бревну не смогла услышать ни одного шороха, что хоть отдалённо бы нарушал безмолвие, словно в раз оглохла на оба уха.

Протерев спросонок слипшиеся глаза и повертев головой, не обнаружила ни единого светлого проблеска. Даже мизерной искорки, даже крохотного пятнышка в глубине черноты. Сколько бы ни всматривалась и как бы не таращила зенки, ничего не смогла разглядеть.

Тут от натуги захотелось по-маленькому. Вспомнив про помойную лохань, наощупь двинулась в дальний угол. Та стояла на месте, никуда не делась. После справления естественной нужды придерживаясь лежака подкралась к другому краю, к выходу, решив, что пора одеться и приготовиться к встрече гостей, что за ней вот-вот придут и выпустят на свободу.

Но тут её ожидал первый сюрприз. Одежды на том месте, где оставила, не оказалось! Дева ленно и нехотя, ещё не отойдя как следует ото сна охлопала полог вокруг, с каждым ударом сердца заводясь нешуточной тревогой, а в конце концов доведя себя до истерики принялась искать свои рубахи с остервенением. Обрыла лежак, сначала скопом перемешивая шкуры, затем перетряхивая по одной. Облазила пол на корячках, зачем-то ощупала стены, но так и не нашла рубах, расшитых золотом, словно сквозь землю провалились или испарились в банном воздухе.

Зачерпнула черпак студёной воды. Попила, остужая разгорячённое поисками тело изнутри. Остатки плеснула в лицо и бросив ковш обратно в колоду, размашисто утёрлась рукой чуть ли с плеча.

Прокралась к камню, нащупала горшок. Залезла в него носом и тут сразу поняла для себя причину всего непонятного. Пока она спала, здесь кто-то похозяйничал. Каша в горшке имелась, но другая, не вчерашняя! Ложка, утопленная в еде, приглашала отведать угощение, отчего на этот раз Райс не стала отказываться. Наклонилась над глиняной посудиной и наскоро закидала в себя половину содержимого горшка, оценив кашу как «совсем неплохо» для кормления пленной царской дочери.

После приятной и вкусной процедуры вновь вернулась на лежак закутываясь в шкуры, по ходу тут же убедив себя, что одежду как почистят, доставят ей лучшем в виде. На том сама себя и успокоила.

В общем-то, если бы не полная слепота и давящая глухота, условия для отсидки наказания оказались в высшей степени царские, что вполне порадовало кутырку на сытый желудок, да ещё не плохо выспавшуюся. Она обустроила меховое гнездо и развалившись в пушистой неге задумалась.

Первое, что вспомнила ярица – вчерашняя бабья пьянка. Ой, не понравилось рыжей поведение маминых ближниц, особенно воинственных Матёрых. Вели они себя уж больно нагло и вызывающе. Нарочито пренебрежительно к её почти «царскому величию». Она никогда ещё с подобным не сталкивалась в своей жизни.