С сей достопочтенной матроной Эвике была знакома лишь опосредованно, через брошюрку «Советы вдовствующей леди Баблингбрук юным женщинам, которые еще не добились этого статуса, но очень хотят». Подразумевался, разумеется, статус настоящей леди, но название звучало весьма двусмысленно. А написано сие пособие было таким тоном, что читать его сидя не представлялось возможным. Хотелось вскочить и, переворачивая каждую страницу, повторять «Да, мэм, как прикажете, мэм».

Из этой книги Эвике узнала, что вежливый ответ на приглашение звучит так: «Мистер и миссис Стивенс с величайшим удовольствием принимают приглашение доктора и миссис Элдритч». А не: «Спасибо большущее! Давайте, я принесу пирог!»

– Ой, что ж это я! – спохватилась хозяйка. – Мы тут пять минут толчемся, а ты еще пудинг мне не помешала!

Схватив с полки миску, полную хлебных крошек и сухофруктов, она сунула ее вампирше вместе с ложкой.

– Прости… что?

– Таков обычай – каждый гость должен помешать пудинг, на удачу, – на последних словах ее энтузиазм отчасти иссяк.

Что будет, если пудинг помесит нечистая сила, традиция умалчивала. Возможно, он подгорит. Во время пожара на кухне.

Гизела взяла ложку и неуверенно помешала. И еще раз. И опять. Эвике подбодрила ее улыбкой.

– Хватит?

– Нет еще. Давай мешай, у тебя хорошо получается.

Сама миссис Стивенс тем временем наведалась в кладовку и выкатила на тележке нечто масштабное, но закрытое парусиной, на которой проступили жирные пятна. С загадочным видом подмигнула гостье, словно доктор Франкенштейн, собравшийся пришить своему созданию недостающее ухо (четвертое по счету). Снова сбегала в кладовую за маслобойкой.

– Скажи, Гизела, у тебя есть хобби? – с елейной улыбочкой начала Эвике.

– Хобби? – Гизела продолжала водить ложкой из стороны в стороны, радуясь, что та хотя бы не серебряная.

Какой интересный вопрос. В замке Лютценземмерн ни на какое хобби не хватало денег, да и чем займешься в Трансильвании, кроме разведения чеснока? Теперь же деньги появились, но Гизела не могла и представить, какое хобби должно быть у вампиров. Хотя ее любимым развлечением скоро станут подвижные игры – бег и прятки от леди Маргарет.

– Хмм… Я люблю коллекционировать. Я коллекционирую шляпки! Вот, например, – она указала на необъятное сооружение на стуле. Раньше у нее, конечно, тоже были шляпки. Одна. И то мамина.

– Коллекционирование – это здорово. Это самое то для леди. А как ты относишься к изящным искусствам?

– О, замечательно! – заметно оживилась виконтесса. – Мы с Бертой побывали в галереях Милана, Флоренции, Венеции – это восхитительно. Ты хочешь что-то посоветовать мне в Лондоне? Кто твой любимый художник? Как ты относишься к Давиду? Когда я увидела его картины в Париже… Эвике? Почему ты так на меня смотришь?

– Что я имела в виду… – заговорила Эвике, но осеклась и решила начать с другого конца. С критики конкурентов. – Давид – тоже неплохо, мне Уолтер гравюру показывал. Вроде ж Микеланжело его изваял? Но мне гораздо милее японская эстетическая парадигма.

Ведь не даром Уолтер потащил ее в Британский музей на публичную лекцию. Мужа она не опозорила. Все полтора часа проспала с открытыми глазами, даже храпела шепотом. Это умение она отточила еще в деревне, во время проповедей отца Штефана. Тогда она умела храпеть на мотив «Славы в вышних».

– Парадигма? А-ах, даже так? – глаза Гизелы округлились. – И что же это?

– Понимаешь, западное искусство рассчитано на долговечность. Поэтому и скульптуры ваяют из мрамора и гранита, – Эвике повторила за Уолтером, который вкратце пересказал ей содержание лекции уже дома, за чашкой чая. – Японцы же считают, что истинная красота мимолетна. Как дуновение ветерка. Как лепестки цветущей вишни. Как ажурная снежинка, что тает на твоей ладони, прежде чем ты успеваешь как следует ее разглядеть. Как сливочное масло.