А баран пребывал в шоке от того, что с ним произошло. Что его изъяли из его родного стада, в котором он родился, рос и жил. В котором ему все были: братья, сёстры и друзья. И привели его в незнакомое ему место, чужую для него обстановку. И ещё он чувствовал… что это не к добру.

А Иосиф, в свою очередь, очень нуждался в отдыхе. Потому, что дела закрутились его с неимоверной скоростью. И он, окунувшись во все эти дела, принял на себя всю эту скорость и к концу дня она, эта скорость, полностью измотала его физически и душевно. Но он был этому только рад, потому, что ещё один день, пусть и такой трудный день, приближал его к его мечте. К обладанию им Марией, самой прекрасной девушкой на земле.

О, как же ему сейчас хотелось хоть с кем-нибудь поделиться всеми своими мыслями и чувствами, о том, что так сейчас переполняли его душу и сердце. Поделиться с кем-нибудь… хоть с кем-нибудь. Поделиться самыми сокровенными и дорогими для него чувствами. Потому что он ясно понимал, чувствовал, что если ему сейчас этого не сделать… то они: и его душа, и его сердце, непременно лопну, от всего того, что их сейчас так безмерно переполняет. Да, да: ему обязательно надо поговорить хоть с, какой-нибудь, живой душой. (И конечно же, под живой душой он имел в виду, душу человека). Но вот только с кем? Не идти же ему, в самом деле, к его соседу Самсону… и изливать ему свою душу. Ведь Иосиф, в тоже время, знал и такое: что даже, порой, и самому близкому человеку не обо всём можно рассказать… Ведь, даже, и самый близкий тебе человек не всегда сможет тебя понять. А то, ещё, может и посмеяться над твоими чувствами, над твоими мыслями. А как, всё-таки, сейчас ему хотелось поговорить. Да, чего уж там: вот взять и исповедаться.

Была середина лета и день долго висел в небе. И не смотря на вечер на дворе было ещё очень светло и уютно. Так уютно, как может быть уютно только в родном доме. И тут Иосиф ясно почувствовал, что ему надо выпить. «Конечно, же, надо, обязательно надо, так: чуть-чуть, чтобы потом пораньше меня сморил сон. Сегодня надо обязательно пораньше лечь спать, чтобы хорошенько выспаться. А то, ведь, завтра опять напряжённый день. А в голове столько мыслей, что они, навряд ли, дадут мне заснуть», – подумалось ему. Что он и сделал. Он зашёл в дом, налил себе в чашу тёплого вина, сделал пару глотков, поморщился и вышел во двор.

Во дворе, от скуки, он опять стал разглядывать барана… а баран видя миролюбивое отношение, к нему, человека немного успокоился и стал оглядываться по сторонам, мол:

«Куда это меня привели,

Я, что… теперь буду здесь жить?

Куда это меня

«Нелёгкая» занесла?..

И чего, это, он так уставился на меня?

А кормить-то будут,

Ведь, по времени, уже ужин?»

А потом баран уставился своими глазами на Иосифа и стал его, со всем, своим, бараньем любопытством, рассматривать. И тут… взгляд барана привлекла чаша, которую Иосиф держал в своей ладони и, время от времени, подносил её к своим губам и пил из неё. И тут… всем своим бараньем мозгом, чутьём баран сразу же догадался, что если кто-то, что-то подносит к своему рту, а потом это, что-то, в нём исчезает… то значит, что это вода или пища. А он сейчас очень нуждается и в том и в этом. И тогда баран, набравшись смелости, подал свой голос к человеку. Он тихонечко заблеял.

А к этому времени тёплое вино, да ещё и на жаре, не замедлило начать своё действие. Иосиф захмелел. И тут он услышал слабое, нежное блеяние барана. И он тут же вспомнил слова того человека, которого он нанял, чтобы он освежил завтра у него в доме купленного им сегодня на базаре барана. Тот мастер, своего дела, сказал ему, что накануне этой процедуры барана лучше не кормить, пусть всё содержимое его желудка, к тому времени, уже, переварится. Тогда будет легче потрошить и мыть его. А так ещё, его желудок, придётся освобождать и от свежей пищи, которая будет не очень хорошо пахнуть. А вот немного воды барану дать можно, а то он будет, всю ночь, блеет и мешать спать.