– Я живой, Лёва? – не открывая глаз, медленно и глухо спросил Тартищев.

– Живой-живой! Лысина твоя капитально пострадала… Из-за этой дьявольской стены. Она реально существует! – Лёва медленно поехал дальше, удивлённо повторяя одно и то же. – Стена реально существует… Стена реально существует.

Цицерон нехотя открыл ворота, пропуская одноглазое механическое чудовище. Запирая на замок железные узорчатые створы ворот, Цицерон сказал, глядя на крутившуюся рядом Дашку: «По ночам разъезжают только жулики и грабители». На веранде засуетились и бросились к машине. Анна вскрикнула, глянув на окровавленные бинты на голове супруга, и упала бы без чувств, если бы не Клювин.

– Шрамы украшают мужчину, – рявкнул скульптор, подхватывая Анну. – Тартищев, не притворяйся тяжелораненым. Орденом мужества тебя никто не наградит! Молодежь, вытаскивайте героя из боевой машины!

– Я боюсь крови! – театрально-испуганно вскрикнула Люся.

– Бедняга! – Мария осмотрела бледное лицо Тартищева.

– Помогите мне, – Вероника обхватила раненого за грудь.

Генри и девушки вытащили Тартищева из машины и повели в дом. За ними последовал Клювин, придерживая охающую Анну. Лёва замыкал шествие. Виктор принялся осматривать и ощупывать разбитую машину, будто археолог, откопавший останки вымершей птицы Дро. Закончив осмотр, Виктор посмотрел в чёрную глубь леса и воскликнул: «Поцелуй стены!» И темнота отозвалась: «Тены-ы-ы…» Виктор, вздрогнув, испугался эха ночной тишины, застывшей в мокрых деревьях тёмными силуэтами. Он глянул в небо: безлунное звёздное полотно неприветливо мерцало в вышине. Звёзды, как замёрзшие слёзы Вселенной, рассыпались печальным узором по небесному покрывалу. Виктор нервно поёжился и поспешил в дом…

Переполох был в полном разгаре. Анна, обхватив ладонями свои полные щеки, ахала возле лежащего на диване Тартищева. Тот жадно курил и пытался успокоить её односложными фразами. Мария и Люся бегали по дому, выполняя указания Вероники. Та готовилась к небольшой операции: рану на голове Тартищева необходимо было зашить. Виктор с укоризной посмотрел на Лёву и выговорил ему за неосторожное вождение. Клювин присоединился к Виктору, напомнив о своём предупреждении. Лёва, оправдываясь, приводил множество доводов. Словесная перепалка прекратилась, когда Лёва, кипятясь, выкрикнул: «Стена реально существует! Что ещё объяснять?» Но через минуту всё началось сначала. Очередные стоны окровавленного Тартищева возвращали людей к действительности, и они вновь и вновь укоряли Лёву в том, что именно об осторожности его и предупреждали, и что Фомой неверующим быть не следовало. Генри, рассеянно усевшись в ногах у раненого, зачем-то похлопал того по коленке, как бы говоря: «Потерпи чуть-чуть, священник будет с минуты на минуту». Анна, застыв на мгновение, туманными глазами посмотрела на Генри.

Наконец, всё было готово к зашиванию повреждённой головы Тартищева, и Вероника призвала всех замолчать и отойти от дивана, а лучше вовсе удалиться. Тартищеву подали стакан водки. Вероника перекрестилась, глубоко вздохнула, промыла рану спиртом, взяла иглу с шёлковой ниткой и сосредоточенно принялась за дело. Она водила иглой, как будто вышивала тонкий узор, – так могло показаться со стороны, если бы не стоны травмированного.

Часы на башенке пробили полночь, когда Вероника устало отошла от «зашитого» и заново перевязанного хмельного Тартищева. Он осоловело глянул на присутствующих, полусонно пробормотал слова благодарности и погрузился в тревожную дрёму. Анна присела рядом и взяла его руку в свои ладони. Вероника увела остальных на кухню, присела на стул и попросила стакан сладкого чая. Все молча разместились вокруг. Вероника обвела их взглядом и сказала с улыбкой: «Будет жить наш Тартищев».