– По той же причине, по которой я не пытаюсь заштопать носок ниткой паутины. Потяни за одну ниточку – и зацепишь всю паутину. А потом появляются пауки…

Даже когда мастер Грандибль соизволял дать ответ, результат не всегда радовал.

Всю следующую неделю Неверфелл представляла опасность для всего вокруг. Она не могла сосредоточиться. Она капнула в Баркбент слюну лося вместо слез оленя, и сыр запротестовал струей кислого дыма, обжегшего ей руку. Она забыла убрать головки Лакомки Лазаря подальше от охлаждающих труб и вспомнила только тогда, когда они начали биться о дерево полок.

Странная и удивительная мадам Аппелин сказала, что может создать Лицо, с помощью которого Неверфелл станет не такой уродливой. Эта мысль наполняла ее теплом надежды, но потом она вспоминала зловещие слова создательницы Лиц о дворе и впадала в ужас. Мастер Грандибль был незыблемой основой всей ее жизни, она не могла представить, чтобы с ним что-то случилось, как не могла представить жизнь без каменного потолка над головой. Но создательница Лиц намекнула, что, скрываясь от двора, он подвергает себя опасности и дает другим возможность строить козни. Неужели это правда? Он не отвечал. Может ли кто-то навредить ее хозяину в неприступном замке молока и сыра?

– Да что с тобой такое? – ворчал Грандибль.

Неверфелл не могла ответить, потому что и сама не понимала, что с ней творится. В голове у нее будто бурлил котел, и в нем забрезжила тень идеи, зародыш плана. Еще не оформившись, мысль полностью завладела ею. Но эта мысль была настолько неуловимой, что Неверфелл не могла облечь ее в слова и поделиться с Грандиблем.

– Видишь? – ворчал Грандибль. – Один взгляд на мир этой женщины, одно дуновение ветерка – и вот она, зараза. У тебя лихорадка, и тебе повезет, если ты отделаешься только ею.

Он вовсе не обращался с ней как с больной, напротив, так нагружал работой, что некогда было вздохнуть.

Можно ли доверять мадам Аппелин? Неверфелл снова и снова вспоминала ее последнее Лицо – только усталость и любовь, и ни капли блеска. Неверфелл не могла поверить, что это просто маска.

Нельзя придумать такое Лицо, ничего не чувствуя, твердила она себе.

Эта мысль не покидала ее и три дня спустя, когда явился Эрствиль, доставивший несколько бочонков свежего молока, коробку чистых голубиных перьев и шесть бутылок лавандовой воды. Эрствиль – костлявый мальчик-посыльный с изрытым оспинами лицом. Он регулярно наведывался в туннели Грандибля. Он был примерно на год старше Неверфелл и на два дюйма ниже и с удовольствием проводил с ней время, отвечая на ее вопросы, хотя вел себя покровительственно. Она ловила каждое слово, его визиты были очень важны для нее, и Неверфелл подозревала, что ему это очень нравится.

– Эрствиль, что ты знаешь о мадам Аппелин? – Вопрос вырвался, не успел посыльный присесть.

У Эрствиля не было сердитых или раздраженных Лиц. Дети из рабочих семей не учились таким выражениям – предполагалось, что им они ни к чему. Тем не менее Неверфелл заметила, что его плечи застыли, и почувствовала, что обидела его. Он пришел гордый и довольный, собираясь о чем-то ей рассказать, а она своим вопросом лишила его этого удовольствия. Неверфелл принесла ему чашку имбирного чаю, и он оттаял.

– Вот, взгляни. – Он чем-то взмахнул у нее перед лицом и тут же спрятал в карман, она успела только заметить, что это маленькое пожелтевшее изображение наземной сцены. – Мне нужно доставить это торговцу в Крамблс, но я дам тебе посмотреть в обмен на три яйца.

Когда Неверфелл принесла ему три маринованных яйца в голубых скорлупках, он показал ей картинку. На ней был изображен маленький домик с окошками, устало глядящими сквозь вуаль ветвей, а за ним вздымался холм. В небе виднелось большое круглое пятно.