Солнце высоко в необозримом океане неба, но луч его утратил былую силу, оно теперь ничтожно и серо.

Всеобъемлющую тишину сотрясает пронзительное ликование врага, яко лавина стёршего извечное равновесие священных земель. Невообразимый топот демонов, выхвативших мечи из ножен, потрясающих ими над увенчанными парными рогами головами. И ринувшиеся люди вторили теперешним властителям их умов; неисправимый след на образе человеческом оставляло пресмыкательство пред супостатом, вооружившимся обманом, исказив Истины сущность. Но чуждо осмысление мёртвым в безволии!

Водружённые на головах воинов бацинеты не имели клапвизоров, которые могли бы, наверное, скрыть на мертвенно-снежных лицах устрашающие трещины, появившиеся вследствие омертвения, и не обнародовать спёкшиеся губы, равно чёрные, как и круги у глаз. Пугающе-зелёные глаза злобно жаждали расправы над ненавистным скитом монахов, водворённых с Земли в пространственный закуток безвременной реалии, местом конечной апробации души чрез вторичное соискание подлинно верующих в Бога.

Преображённый мир являлся теперь взору видением, свойственным меньшим тварям, представляясь обесцвеченным повсеместно, независимо от оставшихся прежними горящих демонов и исполненных тонами жизни монахов.

Также в войсках пребывали существа, наименованные одним монахом как Вихриды; они, имея бесплотные воздухообразные туманно-чёрные тела, могли гордо полемизировать с естественной закономерностью вещей, относящихся к природе, вызывая катаклизмы – в частности, бури и ураганы в сопровождении дождей; остовы их мерцали трещинками и переливами молний. И хотя черты расплывчатых лиц из-за их зыбкой сущности были неясны, все же присутствовала обычная последовательность угадывавшихся на подлежащих местах огромных и более чёрных, чем они сами, глаз и пастей, видимых только при разевании, обнажающем ряды иссиня-чёрных и туманно-нематериальных клыков, и, разумеется, роговидные возвышения на главах.

Плечи монаха зябко передёрнулись, и он, пройдя поодаль озера, ступил на слегка протоптанную дорожку, уводившую от ограждённого молитвенной оградой храма к собранной вместе братии, прошедшей не очень далеко от него в сторону врага, окружавшего сколь видит глаз нескончаемой полосой, словно убийственная волна в ополчении на всё живое. Он, читая молитвы, не заметил бесшумно подошедшего к нему сзади. Но как только на его левое плечо опустилась тёплая рука, он обернулся, придя в нежданное удивление: высокий, принимавший некогда от него постриг Селафиил, смотря просто и добродушно голубыми бездонными глазами, дружески протягивал чёрный тулуп. Клим, безмолвствуя, улыбнулся, приняв оказанную в добродетели помощь.

– Я подумал… В общем, покамест битва не началась, согреешься телом, а душа обогреваема молитвой, посему и не ведает недостатки тела.

– Истинно amicus cognoscitur amore, re8. Ты alter ego9. Твоё обращение ко всем зеркало твоей души.

Селафиил улыбнулся и почтительно произнес:

– Dulce laudari a laudato viro10.

– Родственно и моё мнение о тебе.

Клим улыбнулся, надел тулуп и, застёгивая большие чёрные пуговицы, продолжил шествие.

– Клим, тернист наш путь и in dies et horas11 становится только тяжелей. Немоществует тело в непрестанных нападках врага… Только просвещение души и нисходящий на нас вследствие трудов Дух даёт постичь Истину, а с ней надежду. Клим, понимаешь, изнемог я; но осознаю требуемое укрощение меня от себя. Но обожди, – он взял за опущенные руки безмолвно слушавшего собеседника чуть выше локтей и, проницательно всматриваясь в огромные и мудрые глаза цвета древесной коры, продолжил: – Писаное исполнено, и осталась малость. Но как мучительно долга она! – хотя Селафиил повысил слегка свой певучий голос, не перестал радовать слух нежным и тонким мотивом серьёзной речи. – Меня непрестанно мучают неподобающие раздумья, отвлекая от должного исполняться мной. Когда наступит конец сему?!