– Кроксли... – сказал Дерри. – Где это?

– Уотфорд, – объяснил я. – По столичной линии. Прямиком без пересадки до Феррингтон-стрит.

– Флит-стрит нужна своя станция метро, – мрачно заметил Дерри. – Чтоб не тащиться до этой дурацкой Феррингтон-стрит. Это же добрые три четверти мили отсюда.

– Если так, то мы быстро управимся, – начальственно резюмировал Люк-Джон. – Считаю мы все должны присутствовать.

Дерри украдкой взглянул на миниатюрную карту метро, вклеенную в записную книжку.

– Кроксли... Следующая после Уотфорда. Что же это за место?

В Уотфорде у меня когда-то была девушка. Вторая. Я мотался по столичной линии, а Элизабет жила под впечатлением моей сверхзанятости в «Блейз». Грех и предательство – столь хорошо знакомые мне попутчики. От Уотфорда до Вирджиния-Уотерс, оттуда – еще куда-нибудь...

– Тай, – отрывисто окликнул меня Люк-Джон.

– Да?

– Похороны в два тридцать. За час, я думаю, доберемся.

– Я пас, – ответил я. – Должен заняться статьей для «Тэлли». Дня два еще уйдет на интервью.

Он пожал плечами:

– Я полагал...

– Ну и до какой отметки глубины ты успел добраться? – спросил Дерри. Он сидел, закинув ноги на стол. По вторникам в воскресной газете работы не было.

– До семейства Ронси. До Тиддли Пома.

Дерри фыркнул:

– А-а, предполагаемый фаворит...

– Собираешься на него ставить? – с интересом спросил я.

– Не думаю. Он выиграл несколько скачек, но до настоящего класса ему далеко.

– А Берт здорово его разрекламировал. Прямо-таки драматический призыв к публике не упускать своего шанса, пока есть возможность. Писал он в прошлый четверг. Видно, сразу после того как в календаре напечатали список, а в газете заметка появилась в пятницу. Ронси показывал мне вырезку. Сказал, что Берт звонил ему сильно пьяный.

Люк-Джон вздохнул.

– То-то и оно, – решительным тоном заметил Дерри. – Нет смысла ставить на лошадь, раз ее так превозносит Берт.

– Почему?

– Все эти перспективные фавориты и победители Берта никогда не выходили на старт.

Люк-Джон так напряг шею, что на ней, словно веревки, выступили крупные сухожилия, и крепко растер кадык.

– Э-э, безусловно, риск есть всегда...

– Ты что, серьезно? – спросил я Дерри.

– Конечно. Очень жаль твою статью в «Тэлли» и все такое прочее, – усмехнулся он, – но гарантирую: к моменту ее выхода в печать ты узнаешь, что Тиддли Пом не допущен к скачкам.

С растерянным видом он вертел в руках резинку, а Люк-Джон молча перебирал какие-то бумаги на столе. По спине у меня поползли мурашки.

– Дерри, – наконец вымолвил я, – ты в этом уверен?

– О чем ты?

– Что Берт Чехов всегда рекламировал не выходящих на старт фаворитов.

Дерри пару раз щелкнул резинкой.

– Если уж быть окончательно точным, а именно этого ты, видимо, от меня и добиваешься, то могу сообщить, что Берт рекламировал гораздо больший процент нестартеров, чем все остальные журналисты вместе взятые. И придерживался этой тактики. Иначе говоря, занимался этим последовательно весь прошлый год. Он до небес превозносил какую-нибудь лошадь, всем советовал ставить на нее, а потом – бац! За день-другой до скачек ее вычеркивали из списков.

– Никогда не замечал! – отрубил Люк-Джон.

Дерри пожал плечами.

– Таковы факты. Если хочешь знать, подобную ерунду устраивал еще Коннерсли из «Санди Хемисфер». У него была гадкая привычка хвалить лошадей, чья кличка начиналась на К, как и его фамилия. Мания величия, не иначе.

– Что ты нам голову морочишь? – сказал Люк-Джон.

Дерри покачал головой:

– Не воображай, что я сижу здесь с закрытыми глазами. Я газеты читаю!

– Схожу-ка я, пожалуй, за своей машинкой, – неожиданно произнес я.