Или все-таки нет?

— Да, что-то подобное я предполагал… к сожалению. — Багратион протяжно вздохнул. — И более того — в каком-то смысле даже ожидал. Едва ли кто-то из вас, судари, станет спорить, что магия Одаренных по сути своей представляет лишь одну из форм энергии… вроде того же электричества или тепла. И вопрос воплощения одного в другого лично для меня, пожалуй, являлся лишь вопросом времени.

— Ваше утверждение о природе родового Дара по меньшей мере сомнительно, Петр Александрович, — все-таки не удержался от колкости дед. — Но с самим выводом я поспорить, увы, не могу. Мы с внуком потратили немало времени на разгадку этой тайны — и она до сих пор не открылась нам целиком. И все же уже сейчас можно сказать, что эта машина действительно способна формировать поток энергии, фактически соответствующий линиям магического плетения. Иными словами…

— Иными словами — мы с вами больше не являемся единоличными властителями того, что принято называть родовым Даром аристократов, — мрачно усмехнулся Багратион. — Того, что даже церковь уже давно признала благодатью и божьей милостью, которой Всевышний наделяет достойные фамилии.

— Именно так, — кивнул дед. — Сама по себе возможность подавить родовой Дар уже была опасна, но это… Можно сказать, привычному нам миру приходит конец.

— Привычному вам миру, Александр Константинович. — Багратион пожал плечами. — Лично я не придаю большого значения исключительности Одаренных родов, в отличие от…

— Не надо передергивать, — огрызнулся дед. — Только человек небольшого ума считает, что власть родов держится на одном лишь могуществе магии Источников. И даже собственного внука я вижу исключительным вовсе не из-за того, что он способен разрезать надвое германский панцер одной лишь силой воли. Дар когда-то стал основой современной аристократии — но сейчас он стоит немногим больше титула, который можно купить за деньги.

— Как вам будет угодно. — Багратион, похоже, не имел ровным счетом никакого желания в тысячный раз возобновлять старый спор. — Впрочем, вряд ли вы, судари, не согласитесь, что древние рода могут потерять куда больше, чем кто-либо еще.

— Отнюдь, Петр Александрович, — хищно ухмыльнулся дед. — Подобное в конечном итоге может стоить вообще всего… и всем. Надеюсь, мне не нужно объяснять, почему я спрятал эту машину даже от вас? И почему нам сейчас нужно быть особенно благоразумными и держать язык за зубами даже тщательнее, чем раньше?

— Нет. Конечно же, не нужно, — вздохнул Багратион. — Но не ждите, что я стану благодарить вас за оказанное доверие.

— Без этого вполне можно обойтись. — Я все-таки решил влезть в беседу старших, чтобы не чувствовать себя совсем уж истуканом. — В конце концов, мы всегда были на одной стороне, хоть порой и расходились во мнениях. И я прекрасно понимаю ваше стремление заполучить такую машину и изучить ее вдоль и поперек. Но поверьте, ваша светлость, сохранить все это в тайне сейчас куда важнее.

— И какой в этом смысл? — раздраженно поморщился Багратион. — Вести с фронта приходят каждый день, и, по-моему, уже ни для кого не секрет, что германский рейх использует подавители магии на аэропланах и панцерах. Я уже не говорю про апрель, когда Дар исчез чуть ли не во всей столице. Не кажется ли вам, судари, что скрывать подобное уже несколько… как бы сказать… несвоевременно?

— Напротив, ваша светлость, — покачал я головой. — Как раз сейчас — самое время. Одно дело — слухи о панцерах, неуязвимых к магии Одаренных, или даже странные события в целом городе. И совсем другое — признать, что плетения может создавать не живой человек, а машина. Которая не устает, не ошибается и способна задавать структуру в десятки раз сложнее привычных… Начнется паника — такая, по сравнению с которой даже апрель покажется легкой суетой.