Нравственный опыт народа, говорящего на русском языке, можно, нужно, должно отслеживать, исследовать, следовать ему по выражениям, опять-таки в полном объеме ни на один язык мира непереводимым (наш список далеко не полный): «говорить по душам», «душа меру знает», «от всей души», «отвести душу», «души не чаять», «душа болит», «пропащая душа», «берет за душу», «душа нараспашку», «душа-человек»… Что русский человек отдает Богу, когда прощается с жизнью? Самое ценное – ДУШУ.

Русский мир, как и ключевые слова русской культуры (может быть, как и весь русский словарь?), не втискивается в физику. Только в метафизику. Ну может быть, в новейшей квантово-полевой картине мира, где наряду с конечной делимостью всего пространственно-временного строения на отдельные ограниченные предметы, свойства и формы движения, – есть и поле, которое может иметь в разных точках различную температуру, концентрировать разный энергетический потенциал, по-разному двигаться, где континуумная среда может занимать значительные области пространства, ее свойства изменяются непрерывно, у нее нет резких границ, – может быть, у физики поля, с его бесконечным числом степеней свободы, немало общего с Русским миром.

Объем русской ДУШИ сравним с полем без границ.

Впрочем, поскольку уж и физический мир двойственен, и электрон – одновременно и волна и корпускула, отчего же не сделать и обратный ход и не представить ДУШУ, ТОСКУ и СУДЬБУ предметно, геометрически?

Лучшие литературные произведения, а русский мир – это прежде всего мир русской литературы, – имеют форму КРЕСТА. У Бориса Пастернака (кстати, предсказавшего теорию вероятностей своим видением мира как того, что «скрыто за шевелящимся занавесом») поэзия названа «высокой болезнью». На линии СУДЬБЫ – «болезнь», на линии ДУШИ – «высокая», ниже линии судьбы, там, где мир человеческого переживания, – ТОСКА… Тоска – это вопрос без ответа: «Откуда противоречие между высокая и болезнь»?

«Мертвые души» Гоголя состоят из дороги – СУДЬБА, и брички, катящей за мертвыми ДУШАМИ – ТОСКА, а надо бы – к Богу…

Онегин в поиске-пространстве – СУДЬБА, как и Печорин, впрочем, через ТОСКУ свою и других, себя тянет к покаянию, хотя бы внутри себя, самого, – а на самом деле нас, нас, грешных, незаметно тянет к ДУШЕ. Раскольников и князь Андрей – очевидно…

И сегодня никуда не ушли и сохранились в полном объеме ДУША, СУДЬБА и ТОСКА. Но что-то к ним прибавилось…

Что?

Анна Вежбицкая, которая продолжает пристально наблюдать за русским словарем, над его ключевыми словами и делает выводы о наших ядерных ценностях [3, 9], обращает внимание на частотность использования русских слов по сравнению с английскими, и вот одно из ее наблюдений.

Сегодня мы, русскоговорящие, в четыре, в пять, иногда в пятнадцать (!) раз чаще употребляем слова дурак, глупый, идиот, ужасно, страшно, ужас, чем англоговорящие – слова fool, stupid, idiot, terribly, awfully, притом, что аналога русскому слову «ужас» вообще нет. Как минимум, это говорит о том, что «русская культура поощряет „прямые“, резкие, безоговорочные оценочные суждения, а англосаксонская культура – нет» [3: 32].

Наверное, этим – глубоко укорененной в каждом из нас культурной особенностью, национальной тягой к резким суждениям, в последние годы вышедшей наружу, – плюс, конечно, и какие-то политические факторы, вызван слабо объясняемый другими способами «Болотный нонконформизм» и прочая митинговщина 2011—2012 годов. Объясняется и трудно объяснимый «высокий рейтинг матерщины», вылившийся Крымским потопом на центральные улицы вполне приличных, внешне цивилизованных русских городов самого последнего нашего времени. И повальная ругань всех со всеми в Рунете…. И вот это было бы очень грустно, это могло бы говорить о том, что в нашей триаде ДУША, ТОСКА, СУДЬБА в последние годы вольготнее всех себя чувствует вторая.