Нет живой воды – берем мертвую.

От тоски очень близко до уныния. Уныние в православии – страшный грех. В тоске русскому человеку некуда спрятаться, но есть куда как-бы-спрятаться. Это не белая и не черная, это серая ниша – запой. Еще хорошо, если взаправду запой: из настоящего, от души запоя – или в могилу, или – к очищению, к вере, к надежде, к душе, потому что третьего пути просто нет. Но кто-то – и часто! – уходит и в как-бы-запой – как-бы-любовью, как-бы-работой, как-бы-творчеством, как-бы-самоуспокоением или наоборот как-бы-самоистязанием… много их – как бы запоев как бы чем-то… Тут уж кому как и кому что скажет СУДЬБА.

Русская СУДЬБА – это не предопределение, не европейский рок, не древний фатум, не восточная карма. Русская СУДЬБА – это жизненное пространство без границ. Это и безграничный суд, Суд Божий, Вселенский суд. СУДЬБА – это судьи, что стоят намного выше суда жизни, они, в отличие от всех остальных, – неподкупны.

Но русская СУДЬБА это – и мечта без края.

Вовсе необязательно, что ТОСКА и СУДЬБА играют в русском мире отрицательную роль. Наоборот – они то горнило, пройдя которое, человек обретает свой огонь. Они несут человека к самым дальним пределам жизненного пространства, как метафизическим, так и географическим. Оттого нас так много на всей Земле, оттого нас немало на самом крайнем, на самом Дальнем Востоке. Не мы сами – на края Ойкумены, нас СУДЬБА туда забрасывает.

Пройдя испытание ТОСКОЙ и СУДЬБОЙ, русский человек делает живыми, радостными – о-свой-енными – все вещи вокруг себя, от простейших до самых сложных. Хотя иногда он проходит испытание даже не своей судьбой, а судьбой своих родителей. Это тоже один из мотивов не только православия (страдать за грехи своих отцов), но и вообще русской культуры, – со своею судьбой.

Конечно, человек русской культуры, как и всякий человек, любой культуры, может пробовать взять судьбу в свои руки, самому быть себе высшим судией.

Когда это происходит в простейшем масштабе, только одной личности, он всё же чаще всего говорит: «От судьбы не уйдешь». Эта максима, скорее, метафизического, чем рационального характера. Она – не о роке или фатуме, она именно о жизненном пространстве без границ. Где не «всем всё возможно – хорошее или плохое», не о конкретности «программных алгоритмов» жизни, – но о том, что «возможно всё», потому что никаких алгоритмов нет.

А иногда весь русский мир сам пробует установить границы своему бытию, и в этих границах и править собственной судьбой. Как было в 1917-м. И 74 года после. Когда русский мир попробовал «отменить» ДУШУ, ТОСКУ и СУДЬБУ. Но оказалось, что с их «отменой», отменяется весь русский словарь бытия, вообще «отменяются» имена жизни, а приходят одни лишь вместо-имения, жить становится попросту негде. О чем и писал в своем эстонском «недалеке» Игорь Северянин. Писал о своей и всех погибающей душе, о вселенской тоске, о том, как вместо имен русского мира ДУША, ТОСКА, СУДЬБА, – … не осталось никаких имен.