Я тяжело вздохнул и рыбаловка в эту субботу ээх… Чувство безнадёги и, и только бы не заплакать. Не плакать! Не плакать!!! Я стиснул зубы и не плачу и только этим сам себя утешаю, что я теперь не какой-то соплентяй восьмилетний, а что мне девять, почти десять лет. Я – мужик и не плачу! И что любой другой на моем месте конечно бы разревелся, когда суббота и больше не будет рыбаловок и ничего не будет… Обида, а я не плачу!

Дал себе зарок – маму ни о чем не спрашивать, вытерпеть до завтра. А вдруг, правда, все это – так, болтовня только? Загадал – вот стерплю, не спрошу сейчас и так оно и окажется, как я думал.

Вечером мне никто больше ничего не говорил ни отец, ни мама. Они все как обычно. Хотя что-то сказали, про какую-то бумагу, отец утром должен был получить какую-то окончательную бумагу с переводом, и они сейчас молчали – боялись сглазить. Это я потом узнал. Отец на радостях проговорился мне, но все еще висело в воздухе. Вечером, я всего этого конечно еще не знал и не видел, не замечал их общего приподнятого настроения, затаенного торжества, проглядывавшего иногда – и маминого мурлыканья, и этих ее улыбок на отца. Я все думал о своем: «А вдруг? Вдруг, оно все понарошку? Как с грибами и винтовкой?» – я бы так обрадовался! И я тоже затаился молчал, загадав не спрашивать сейчас, чтобы завтра все осталось по прежнему, чтобы мы всегда жили в этом моем городке, а не куда-то там…

Но, утром, продрав глаза, последняя моя надежда лопнула мыльным пузырем, когда увидел маму, которая стоя на табуретке доставала с антресолей какие-то вещи, какие-то тюки, кипятильник, веревки и при этом каждый раз легко спархивая с табуретки на пол, ловко укладывая все это в пасть чемодана. Этот обжора лежал посреди комнаты, жадно разинув свою бегемотную пасть с двумя зубами защелок, а мама весело кормила его. Он глотал наши вещи, все под подряд. Ненасытный гад! В него много что можно было засунуть.

Я сел на кровати и понял, что вчера отец в первый раз по пьяной лавочке говорил все-таки правду. Чемодан все глотал, и глотал, и глотал. В него полетели уже вещи из шкапа: майки, рубашки платья, штаны, отцовский пинжак, мамины туфли, а это значит, что мы действительно куда-то переезжаем. Капец рыбаловке! Теперь мне остается только собрать все свои сокровища, не забыть ничего, попрощаться с моими лучшими и вернейшими друзьями и не плача, потому что я сейчас еще сидя на кровати еще в трусах, еще здесь дал опять себе зарок, что я и сегодня тоже не буду плакать. Мокрое дело не для меня! Но первая мысль сейчас которая не о вещах, марках, значках и фантиках Дональда. Первым очень захотелось увидеть своих друзей, попрощаться со всеми, а уже потом после собируся, и мы поедем в новое место. Мама что-то напевала себе под нос, видимо в отличие от меня, у нее было очень хорошее настроение. Она была очень веселой.

– Проснулся? Иди умываться, смотри только на пол не наплюхай как вчера. Давай быстрей! Я тоже не завтракала.

Я нехотя поплелся, остановился возле нее:

– Ма! А куда мы? Мы правда уезжаем?

– Пы-равда!

В голове мелькнуло и зачем она всегда так говорит, «ПЫ-равда!», «ХА-роший!», «ЧУ-десно!»

– Мы поедем в Калининград. Позавтракаешь потом напомни, чтоб я из кладовки… – но я не понял, что там из кладовки, включил воду и стал чистить зубы.

Завтрак манная каша с желтым пузырем масла. Вычерпнул его потихоря ложной и быстро, пока она не видит, смыл это масло в раковину. Масло, молоко – самое противное что есть! Поел без аппетита и конечно забыл про что-то там в кладовке, которое она просила напомнить.