– Не сорвись! Не сорвись! Не надо! Не надо! Не дергай!…

Помню, как я его вел! Сам весь виляя по шаолиньский очень плавно и нежно подтягивал так, что он выписывал одну дугу за другой, и все под моим чутким натягом. И когда он в очередной раз туго длинно выписал в сторону дугу, я, весь напрягшись, все продолжал заклинать.

– Только не сорвись! Не надо, не на-до, не дергай! – даже дышать перестал и все тянул потихоньку, отходя назад и подтягивая его на себя, на себя. Пятился по шагу как бы вдоль по берегу и в то же время пятясь в глубь я, не моргая, весь взопрев медленно подтягивал его на себя, на себя. И когда он уже оказался на мелководье я пошел ва-банк. Чувствуя тугую струну лески, я перехватил закосневшими руками сучок-грибок удочки поудобней и резко с силой

– Дерг! и…

Даже зажмурился: «Вдруг порвалась? Или…? Аа… Плевать!» Открыл глаза, и сначала услышал, как он там, где-то там сзади в траве:

– Шлеп! Шлеп! – а потом и увидел его – искрит весь и хвостом -Шлеп! Шлеп! Радость взорвала мне грудь! Наконец-то я увидел его башковито-окающего во весь свой рот, машущего красивучими красными плавниками! И вот оно это, победное чувство, это самое огромное чувство радости! Наконец-то!…

Эээ…, это трудно описать, объяснить особенно тем, кто рыбаловкой никогда не занимался и вообще смотрит на рыбаков, как на идиотов…

О! Сообщение. Открыл. Настенька! Как чует под руку. «Пусик, соскучилась!!! нэ нэ нэ нэ нэ нэ нэ и завтра жду чмоки чмоки, + два целующих колобка и сердечко. А перед тем как, они там собираются пикетом. Фотку еще прилепила. Это она меня агитировать? Забавная простота 17-ти лет. Фото – чудеса фотоискусства. На ней стоит женская фигура вся увешанная шкурками. Ээ соболя что ли? Не разберу, а вокруг этой фигуры в соболях лежат горы окровавленных тушек. Они де мучутся потому, что этой стерве нужна шуба и это, значит их, ради ее каприза живьем освежевали, чтоб она нацепила на себя еще теплое от крови все это шкурное, положенное от природы не ей, а им, невинно убиенным…

Как бы тут я должен был бы воскликнуть:

– Во цукермана дочь!

М-м! Настенька, Настенька – моя прекрасная эльфийская Фея. В этом году школу заканчивает. Ментальные эманации что ли? Но как это она во-время появилась!

А вот, еще открылось. Типа слоган под постером «Мех? Вот его цена!» И все это как бы возмутительно и ПРОТЕСТ!, а я гад сижу и почему-то улыбаюсь. Горы кровавого, свеже-освежёванного мяса, а я улыбаюсь.

Завтра, она и эти ее единомышленники – зеленые человечки собираются толпой где-то возле парка напротив открывшегося недавно магазина мехов пикетом. Припрутся, встанут, развернут транспарант. Может эту вот фильку с мясом распечатают для вящей убедительности. И три, четыре. Стопудово в рупор, я у них его видел:

– Руки прочь от меха! Руки прочь от меха! – или что-то такое же придумают. Настенька, конечно там зажжет ярче всех – расфуфырится для такого дела и в макияже на шпильках будет громче всех. Я ее знаю. После еще пофотаются для выкладки в обсоцсети своей гражданской красоты. И сразу же после, я браконьер, живодер и убийца карасей, увезу ее, лесную Доброгиню, гулять. И герои, и злодеи – все как обычно смешается. Планета давно бы остановилась, если б такие как я, не помогали ей в лево-стороннем вращении.

17 лет, но дюже инфернальная! Опять перечел аа! Они, то- -есть эти зеленые человеки только за пушных няшек будут заступаться возле красочной витрины, чтобы шубы исчезли как явление.

И вот в голове тут же, вопрос! А как же комар? Всеми презренный, вечно пришлепнутый, комар? Почему его трагическая судьба не трогает ничьи зеленые сердца? Они же, зеленые человечки, должны всех любить. Так? Так! И чем тогда для них убийство куницы трагичней убийства курицы или комара? Своя казуистика? Да просто так удобней и все. А по мне для Матушки Природы оно вообще один хрен – что комар, что куница, что эфиоп. И вот чего они защитнички завтра про курей промолчат или про селедку? Я же вот сейчас пишу про свою рыбину, я же ее тогда тоже безбожно мучил. С азартом без стыда и жалости, рвал крюком гортань живой животине. Рыба боролась за жизнь, металась туда-сюда, а стальной крюк нещадно разрывал ей плоть. А еще после, она мучительно долго задыхалась, лежа на земле, трепеща своим красным хвостом, пока я шарился, ища палку потяжелей, которой как назло нигде не было. Ни камня, ни палки. Помню, бегаю, а она на траве скачет, вертится и ртом окает, ловя воздух. Ее муки длились, до тех пор, пока я не нашел дубак и не тюкнул ее со всего маху по макушке.