Влились в толпу и башку сразу со всех сторон придавило: «Ай на не Тыц! Тыц!» – музыка. И волнами голоса, то нахлынут, то отхлынут, а иногда еще чайка или баклан через море голов:
– Зина! Двадцать! Двааадцать! – и с подбитым крылом два раза резко прорезав воздух надрывным криком из уха в ухо пролетел стерео-вопль в синем спортивном костюме:
– Со склада с бретельками! – и все это под «Тыц! Тыц!»
Когда я в таких местах, я всегда ухожу в себя. Ушел в себя и надолго. Наверное, это своего рода защитная реакция, я не воспринимаю в это время окружающий меня мир вполне. Вот спросить: «Что я видел в первые два часа, пока мы там ходили?» Потому что были и еще других два часа. Ну сходу вспомню только огромный желтый банан, который стоял посреди павильона и по-моему рекламировал какое-то детское пюре. На нем еще был красными кучерявыми буквами логотип-эмблема и этот самый… рекламный слоган. И вот, вопрос в лоб:
– Что ты видел?
– Банан! – два часа я был созерцателем банана и больше ничего не заполнило мое сознание. Даже на продавщиц, помню, не смотрел, из принципа, и это при моем-то характере трубодура, когда за каждой смазливой юбкой – самое меньшее взглядом. А тут вот стою, смотрю в точку само рефлексии. Единственно, что еще меня отвлекало – это периодически опускающиеся предметы в сумку. В руках у меня были две сумки, оно про запас. Жена хотела накупить много разных подарков, чтобы нашей маленькой было о чем вспомнить о своем первом юбилее. Вот в этом я ее понимаю. Единственное, наверное, в чем я ее тут понимаю в данном месте.
Время! Сам не заметил, как в сумках уже лежали лошадь, которая пони, розовый слон, какой-то жирафчик. Ну, жирафчик, кстати, когда увидел яркий, торчит рогами голова на пестрой шее, он мне самому глянулся, и по-моему там еще лежали четыре пупсика весь интернационал, от белого до негритенка и что-то еще и еще, потому что сумки были уже достаточно пузатые, на восьмом месяце. Вокруг нас бурлила каша прилавков, лиц, звуков, запахов и вот тут, совсем внезапно случился ОН. Надо восклицательный знак – ОН!
У меня в жизни было однажды такое же ощущение, когда я, помню, мирно спал, самым сладким сном под утро. Была зима, за окном: ночь, снег, темно, морозно и все располагало к самому крепкому храпу и спал. Как вдруг из сна меня выдернуло словно багром сознание того, что в 5 утра прилетел самолет. Самолет! Я кровь из носу должен был его встречать и напрочь забыл про то. Все время «до» – помнил, а в самую ночь прилета вылетело, забыл напрочь! Вскочил, как ошпаренный на будильнике 5:05. Во сне конечно, я часов не видел, но первым делом, я помню циферблат электронных часов, он горел зелеными цифрами где было 5:05, и я проспал, но еще не все потерянно! Сон как рукой сняло, не, не рукой, там было боксерской перчаткой… И сейчас, здесь, на ярмарке случилось приблизительно так же.
– Смотри, какая прелесть! – и жена протянула мне куклу. Это была большая кукла мальчика-карапуза, практически в рост ребенка с зелеными глазами и огненно рыжими кудрявыми волосяшками. Взяв его из ее рук я в раз проснулся. Я понял, что как я ни пытался забыть всё то, много времени пытался, это были годы времени, но я так и не смог отделаться от него и от того ощущения. Смотрел на эту куклу, и она ничем не походила на того, что там, когда-то. Сейчас я держал миленького хорошенького мальчика с розовыми щечками, кудряво улыбающегося, в бело-зеленых ползунках на лямках под цвет его зеленых глаз, но мой загривок вздыбился и во рту стало вязко кисло, и все те ощущения разом вернулись. Именно те, те – которые я тогда пережил. Память тела! Оно тут же мигом всё ярко вспыхнуло – то, что годами было погребено и тлело торфом где-то на дне. Я сверху рачительно закидывал это разными другими впечатлениями, старался изжить потушить его навсегда, но через эту куклу оно опять разом все вспыхнуло, опять то самое, которое было тогда, там, оно всё прорвалось. Глаза! Наверное, все дело в них и память тела! Даже запах тот услышал, и та тошнота опять подкатила к горлу…