– Оп!
Поднялся с горем пополам. Пошло дело! Ступенька за ступенькой. В висках монотонно стучало сердце: «Пум Пум!» Ступенька за ступенькой, голова раскалывается, ухо горит, в горле пересохло. Ссс… Потрогал коленок – горячий. «Пирожки можно жарить. Еще ступенька, квартира номер восемь – денег просим. Так? Так! Так? Так!» Как старый хрыч, старый пердун, подбадривая себя «так-таканьем» – шамкаю по одной ступенечке, держась за перила. Сам с собой:
– Главное чтобы моих дома не было!
Мучило еще смешанное чувство стыда и тревоги, тревоги даже больше. Не, тут не тревога, тут – страх. Вот – самое что меня мучило. Да я все думал: «Вот сейчас я подымусь. Да! Я это сделаю! Как бы больно оно сейчас не было, я это сделаю. На это у меня хватит характера, упрямства.»
– Тебе бы Рыжему в пятак характера! Эээ!
«Но самое будет, если уже кто-то дома, то мне капец… Всё, про всё придется. И как бегал, и что трус, и… Смотреть будут. Все. Мама жалеть, а… А Отец? Пад-пал-ков-ник! и такой паршивая овца сын. Трус! Сыкло! Не дрался! Даже в зубы никому там. Сразу чухнул! Вот что самое! Позор! ПО-ЗОР! Он, если как Бульба лучше бы застрелил. Эээ… Опять одна болтовня. Книжки! Все у меня из книжек. Там одна писанина. Где бы такой Тарас был?» Тут мысль опять откуда то, что – хуже всего, когда зовут Тарасом, а для девчонки хуже всех Инна. «Виталик так сапог шифровал всегда, когда кого посылал -Ин на! Где теперь эти мои друзья? Тоже все скоты!»…
Еле как заполз на третий этаж и пролет, пролет на четвертый. Здесь, дверь была одна красная. Больше половины прошел! Даже обрадовался! Осталось совсем немного, я стал вышагивать бодрей.
– Ать, два! Ать! – и костыль – Два!
Здоровой ногой наверх. «А если уже дома? Ох! Как же больно! Ать два! То, тогда лучше вообще не идти. На улице спать? Дурак что ли?!»… Кое-как, доковыляв, я стал прислушиваться горевшим ухом в дверь, она приятно его захолодила. Стою, затаив дыханье, слушаю, но внутри тихо – ни звуков, ни голосов. Уже было обрадовался, и тут откуда-то другая мысль по лбу: «А завтра? Вот насчет завтра, что делать? Завтра как? Коленок не пройдет.» Он сейчас, гад, вообще болел один за всех. Я уже и забыл, что меня лупили по другим местам: башка, бока, ухо, плечо всё забыл. Сейчас был только один коленок! «Как же больно!» Тоска – тощища! И тут новая мысль – спасательный круг, стоя перед дверью, в конец отчаявшись, меня осенило. Наверно, так огорошило в свое время Архимеда, когда он выскочил с голым задом из ванны, закричав – Эврика! И у меня вдруг тоже Эврика! «А не пойду я завтра в школу! Родители уходят рано на работу, мне во вторую смену. Кто узнает? Ну, просто отлежусь на лечёбе, так сказать. Мне залечиться надо, а то труба. Завтра в школу никак нельзя.» И я вдруг даже заулыбался. Так легко стало! Выход есть! И, главное – нет больше самой главной тревоги. Я потому полз так медленно, что это оно меня придавило – это мое «завтра». А теперь – Выкуси! Я завтра вот буду цельный день дома. И такая радость в раз накрыла, что впопыхах уронил ключ. Карячился потом, как пьяный старикашка – широко расставив ноги и держась одной рукой за стенку, но все-таки поднял его и, отперев дверь, уже не обращая внимания на боль, морщась и шикая быстро стянул башмаки. Поставил их у стенки. Еще быстрей стащил штаны и глянул на коленок. Ого! Кровяка засохла, но весь опух и синий. От того, что смотрел на него, он, гад в ответ еще сильней запульсировал болью. «Зараза!» Но тут я уже разозлился на себя. Времени было в обрез.
Надо сначала штаны щеткой отряхнуть от пылюги. Не найдя щетку, стал чистить ладонью, шлепками выхлапывая пыль. Хорошо, что сухая. Если бы грязь, то тогда все, а тут пара минут и почти чисто. Вздрогнул. Показалось, что в дверь ключом. Замер, но нет, это где-то в подъезде. «Фуу ты ну ты! Быстрей! Ящик, катушка, иголка.» Нитку засандалил сходу. Повезло! Заштопал наспех, но вроде ровно. «Теперь – в трико и домашнюю рубашку. Не, рубашку пока рано. Локоть еще сочится. Сукровица. Надо чтоб подсохло, а то…» – и рубашку пока повесил обратно на спинку стула. Так! Школьную форму тоже на стул. Так! Суечусь и от радости, что все у меня получилось так ловко и завтра я дома, коленок теперь даже почти что не гудел. Вот тут-то на радостях, дуя на локоть, я в первый раз ясно ощутил в себе некую Точку Одиночества. Я старался себе ее уяснить, но если сейчас собрать всё то обрывочное, то оно было приблизительно так.