– А где живёшь, отец?

– На Домахе!

– Далековато, – как будто сомневаясь, проговорил я.

На самом деле Домаха нам очень подходила. Это была дальняя окраина, как раз по маршруту нашего побега.

– Так обратно на транвае поедете, там полверсты до остановки! Небось с лестницей кондуктор не ссадит! Или вы транваев не видали? Откудова приехали?

Водопровод, трамвай… Император улыбался – ему нравилось слышать всё это.

– Эрзяньские мы! – откликнулся он.

– Ах, эрзяньские… Ну так едем?

– Давай тогда не в лавку, а сразу на рынок. Возьмём того-сего к столу, свеженького, – предложил я, подбросив в ладони несколько монет. – Наработались натощак, живот крутит – жрать охота!

– Вот это дело! Колбаски, яичек, лучку… – Глаза у извозчика подобрели. – Хорошие вы хлопцы! А мне сегодня работать тяжко – кости ноют, гроза, видать, будет!

Он чмокнул губами, лошадка фыркнула и побежала живее, цокая копытами по мостовой, на которую пролётка свернула с асфальтированного проспекта, спасаясь от бешено ревущих автомобилей, выхлопных газов, гудков, окриков, лязга и треска. Столица просыпалась.

По мере удаления от центра этажность домов по обеим сторонам улицы стремительно уменьшалась, а возраст построек увеличивался, и скоро мы были окружены патриархальными городскими пейзажами Домахи – одного из самых старых предместий Аркаима. Тёмные, почти чёрные срубы на высоких каменных фундаментах, резные ставни, наличники и коньки на двускатных крышах, неторопливые жители, ведущие почти сельский образ жизни. За фасадом современности всё ещё скрывалась та самая старая империя, и казалось, вот-вот из-за угла выйдет патруль стрельцов в красных кафтанах или проскачет гонец в меховом малахае, крича на ходу:

– Слово и дело государево!

Я моргнул, возвращаясь к реальности.

– Приехали, хлопцы! Посидите здесь, а я до базарчика схожу. Каурку вам мою доверяю, вы её не обижайте!

Каурка покосилась на нас с его величеством, вздохнула особенно, по-лошадиному, явно не доверяя.

– Не бойся отец, не обидим!

– А вот вам семечек тыквенных, старуха в печи сушила, прошлогодние. Не скучайте! И на пол не плюйте.

Извозчик двинул на рынок, а мы остались в пролётке грызть семечки.

Наверняка нас уже искали, негласно. Вряд ли спецслужбистам могло прийти в голову развесить на столбах портреты императора, мол, разыскивается, сбежал! Скорее всего, мобилизовали всех сотрудников шерстить вокзалы, речной порт, аэропорт и причальные мачты для пассажирских дирижаблей. Поставить по агенту на каждом перекрёстке – это просто нереально.

Мы выбирались из Аркаима пешком, шли легко, бодро – банька у извозчика оказалась отличной, а завтрак, на скорую руку собранный его женой, пышнотелой женщиной лет пятидесяти, здорово подкрепил наши силы.

Пролётка, запряжённая пугливой кауркой, довезла нас до трамвайной остановки и покатила дальше работать, а мы выбросили стремянку и трубочистовы инструменты в ближайшую канаву и переоделись за кустами в цивильное, из запасов, заботливо оставленных Феликсом под диваном. Я наклеил на переносицу его величества пластырь, и юноша приобрёл ещё более лихой вид.

И вот теперь столица осталась позади. Повозок и автомобилей на этой забытой Богом грунтовке почти не попадалось, так что рассчитывать на попутку не приходилось.

– Какие планы дальше? – спросил император.

– Доберёмся пешком до Трёхгорного, там ждёт посылка на почте, до востребования. И нормальные вещи. – Я с сожалением глянул на свои брюки в полосочку.

Ненавижу одежду в полосочку. И Феликс об этом прекрасно знал!

– А документы?

Я молча протянул ему оба наших паспорта, моё удостоверение журналиста и диплом доктора антропологии (к сожалению поддельный), его корочку младшего научного сотрудника и, дождавшись приступа весёлого смеха, удовлетворённо хмыкнул – он тоже оценил шуточку.