Будто ответ её словам, в садовых яблонях зашумело. Мама усмехнулась своей особенной улыбкой чуть набок и склонила голову, мол, вот видишь?

– А кровь наша? Её тоже вода заберёт?

– Кровь… – мама нехотя отвела взгляд от окон. – Скажешь тоже… Кровь – это огонь.

Она погрузила свой нос в его рыжие вихры. Ей нравилось, как Маленький задаёт вопросы. Он взрослел, согласно своей природе, очень быстро и по уму давно опередил старшего. Тому их разговоры, к её большому сожалению, были скучны и тягостны. Старший играл в игрушки, был капризен, очень прост и, в общем-то, недалёк.

– От крови сила пламени только крепнет, милый. Если доведётся увидеть пожар в лесу, я покажу тебе, как огонь ест. Обязательно посмотри, к чему он тянет свои языки! И твоя кровь, и моя – пламя. Людская тоже, но наша, пожалуй, жарче.

Мама решила уходить. Её младший, совсем ещё маленький, давал все признаки породы, и жить здесь становилось опасно. Он пускал кораблики по ручьям, бегал с мальчишками, но нет-нет, да вставал на четыре лапы и уже пару раз опушал свой загривок.

Любимый муж, отец сынишек, славный и добрый мужчина, два года назад тяжело заболел. Конечно, она лечила его. Всё, что знала о силах и тайнах жизни, вложила в старании уберечь и восстановить.

История их встречи, ухаживания, сватовства – воспоминания эти были красивы и дороги, но оба они знали, так легко им вместе быть не получится.

Муж привёл её из леса, рыжую зеленоглазую «колдунью». Колдунью, да не совсем: жила семья на выселках, много поколений обитая на холмах, поросших вековым дремучим лесом, береглась и держала тропы укрытыми от человечьих глаз. Лес этот, молчаливый и сумрачный, в самом сердце своём отражал себя в тёмном таёжном озере, много знающем, тихом и глухом.

И вот пришёл, не задев ни ловушки, не спугнув ни птицы, лёгкий и весёлый сын людей. Он томился в те весенние дни, поэтому и бродил, сам не зная, куда идёт. Сердце тянуло его, скручиваясь канатом, и звало, звало. Нашёл и озеро – долго сидел по его берегам, глядя в тёмную воду, карабкался по скалистым обвалам, словно искал что-то. А потом, устав, разводил костёр, готовил, напевая, и ел, глядя задумчиво на молчаливую гладь. Юная Лиса сначала следовала за ним тенью, нет-нет да наводя морок или сбивая с пути, смеялась, рассыпая голос хрустальными каплями и тревожа, а потом возьми да и покажись, тихо выступила на тропинку из-за огромных еловых лап.

О чём была та первая их беседа? Как нашли они общий язык? Берега озера знают, знает и тёмный лес. Случилась любовь.

Лисе очень нравилось, как гость смеётся, она слушала его смех, словно музыку, и говорила наречённому и любимому своему, что за ветер слышится ею, про пустыни и дальние степи, где этот самый ветер – настоящий и единственный господин земель, и пела сама.

Как не полюбить такую?

Потом были летние встречи, частые и долгие, а по осени человек привёл Лису в родительский дом невестою.

Приняли её на хуторе осторожно. Молодожёны отстроились и поселились на окраине – починили заброшенный ничейный дом окнами к лесу. Зажили вроде и с людьми, но всё же на выселках, и в срок у них родилось один за другим двое сыновей: что старше – похожий на отца, а младший – материнская копия.

И вот муж заболел.

«Это она виновата, ведьма лесная!» – шептали по домам.

Молва легла тенью, оглушая песни и краски, тишина незримой оградою окружила дом и их густой сад. Да нет, не она, тут другое, и Лиса лечила мужа, ходила огневые круги, вычитывала слова и давала зароки. Уже не скрывая своей сути, лежала на его груди отогревающим воротником, но он, сам горюя, сам желая выздороветь, таял. Жизнь уходила, бежала меж пальцев водою, не поймать.