– Не везёт в жизни, пусть хучь в игре повезёт! – толкает она мужа в спину, чтобы порадовать с в о е г о, а может, напомнить ему лишний раз о давнем желании расширить свою малогабаритную квартиру.

Если к окончанию игры ещё работает дежурный продмаг, игроки быстро складываются на бутылку красного вина, сбегать за которым просят меня, за что потом считают своим долгом угостить.

– Что вы, не буду! – отказываюсь я. – Мне надо

уроки по математике готовить.

– Мужик ты или не мужик? – наступает на меня радостный от предстоящего удовольствия кладовщик Москалёв. – «Математика», «техникум»… Я без техникума неплохо живу.

И тогда выручает дядя Валя:

– Отчепитесь от малого, не учите поганому делу.

Сам дядя Валя выпивает редко, по большим праздникам. Когда же видит беспричинно выпивающих соседей, язвит:

– Не всю ещё попили? В гастрономе её много…

И проходил мимо. Москалёв не замечал издёвки дяди Вали, Вячеслав Иванович не понимал намёка, Клим не молчал:

– Святого из себя строит.

2

Степан приехал домой среди зимы, успев с вокзала на такси съездить в деревню за отцом.

– Стёпа! – задохнулась от радости сестра, прижимаясь щекой к полосатой тельняшке мужа. -Что ж долго не писал?

– Робу стирал и смыл твой адрес, – улыбается Степан. – Полагаю, без предупреждения лучше.

– Хотел знать, чем занимаешься одна без мужа, – дополняет его Егор Гаврилович. Он выносит из машины Степановы вещи. Несёт и останавливается на каждом шагу, точно боясь расплескать драгоценную жидкость.

Подарки Степан вытаскивает не спеша, перекладывает их с руки на руку, как бы ненароком называет место покупки и цену каждой вещи.

– Это мне? – засветилась Клава, получая от мужа светло-коричневый пыльник, отрез легкого материала на платье, замшевый ридикюль. – Вот спасибо, вот хорошо. Давно собираюсь купить такой, а тут как по заказу!

– Жену я тебе, сынок, как-никак соблюл, – как бы между прочим заявляет Егор Гаврилович, по-хозяйски устраиваясь за столом, когда немного улеглись восторги от первых минут встречи. – Остальное само собой придёт.

Он изо всех сил старается быть в лад с сыном, хвалит его, сравнивая с собой, не забывает похвалиться и сам. После пары опорожненных бутылок Егор Гаврилович, потный, красный, потянул с себя взопревшую рубаху.

– Показать, что в майке ходит, – кивает сестра.

То и дело Егор Гаврилович плюет в угол, голова его клонится все ниже, пока не начинает вздрагивать. Сноха замечает первой:

– Пап, что ты расстраиваешься? Стёпа вернулся,

всё хорошо.

Этой жалости, кажется, только и ждал Егор Гаврилович. Он вдруг выпрямляется и смотрит на неё такими страдальческими глазами, что подумаешь, нет у человека горше горя, чем горе у Клавиного свёкра.

– Эх, Клава! – бьёт он себя в грудь увесистым кулаком. – Было бы их пятеро, а то только двое: Стёпа да Надюшка!

Он хватает рубчатый стакан водки и опрокидывает его в рот, украдкой сквозь слёзы поглядывая на Степана, какое на него произвел впечатление. У меня тоже начинают пощипывать глаза, от стопки вина становлюсь хмельным и тяжелым. Жаль Егора Гавриловича.

– Не надо, пап, не надо, – морщится Степан.

– А ты что мне за указ? Рубахи вас нет купить…

Позже в разговоре Степан пояснил отцовские «плачи»:

– Старый кот. Знает теперь, что надо прибиваться к какому-то берегу, вот и показывает свою любовь к детям. Смолоду гуляка был будь здоров, мать от него натерпелась.

…На другой день Клава, оформив специально не использованный отпуск, на неделю со Степаном убыла к его родителям в Манино. Я на хозяйстве оставался один.

С приездом Степана в нашей квартире чуть не ежедневно стал появляться кто-либо из гостей. Кажется, перебывали и все соседи. Знакомились, поздравляли Клаву с возвращением мужа. А Мария Куликова в шутку заметила ей: