– Не плохо… – кивнула. – А чем вам драконы не угодили?

– Да ничем, – пожал плечами полковник. – Но подвиги надо называть как-то героически. А то, не писать же в мемуарах: «Спасал кошку – сорок семь раз. Перевёл старушку через дорогу- тридцать один раз».

– А вы мемуары писать собираетесь?

– Конечно! Каждый настоящий полковник мечтает стать маршалом и написать мемуары.

– Вы мне зубы заговариваете, чтобы я в обморок не свалилась?

– А что? Похоже?

– Очень. Но не переживайте, это у меня такая реакция странная… всегда так, когда меня убить пытаются.

– И что? Часто пытались?

– Угу… часто…

– Интересно. И кто же?

– Последний раз это были чёрные копатели.

– Ого!

– Ага…

– Влада, вы чародейка?

– С чего такие выводы?

– У вас глаза светиться начинают, и в волосах молнии проскальзывают.

– Поздравляю, вас. Началось.

– Что началось?

– Для вас ничего хорошего. Моего отца когда-то благословил сам Перун, ну и мне перепало малость…

– Ха! Да я теперь от вас не на шаг! – обрадовался Соболев. – Мы их всех размотаем!

– Кого это ты собрался разматывать, господин полковник? – спросил незнакомый мужской голос.

– Здорово, Горыня. Ты с бригадой?

– Естественно. И даже мешки принёс.

– Отлично. Вот и грузи нас в мешки, и вывози.

– Зачем в мешки? – спросила, разглядывая вошедшего. Вот уж точно, Горыня – гора.

– А пусть наши убивцы считают нас покойничками, – шалая улыбка расползлась на лице Соболева. – И ещё! Всё, вплоть до туалетного ёршика, нужно изъять из квартиры профессора Любича…

– Не надо, профессор был параноиком, он ничего и никогда не держал дома, там уже наверняка всё перерыли…

– А где он держал? – тут же навострил ужи Соболев.

– Не знаю, надо думать…

– Ну и подумаете по дороге. Так, командир, давай грузись сам, – кинул в полковника черным мешком Горыня. – А вам помочь, барышня?

– Не стоит. Сама уж как-нибудь.

– Только, вы это… – чуть смутился Горыня. – Барышня, вы уж простите если что не так. Ребята мои постараются аккуратно, но всякое может случится.

– Не переживайте, – прокряхтела, натягивая мешок.

Пока мы с полковником упаковывались в мешки, на этаже и в кабинете стало людно, появились хмурые и грозные ребята с двумя каталками, и водрузив нас на них, покатили к выходу.

И вот что я вам скажу! Лежать в черном, наглухо застёгнутом, мешке некомфортно. Когда нас вывезли на улицу, услышала отдалённый плач Едвиги. Бедная девочка, надо будет ей потом премию выбить у Бориса Тимофеевича. Вот хлопнули дверцы фургона, и зашелестел пакет Соболева, а следом и на моём вжикнула молния.

– Ну что? Есть мысли, где профессор хранил свои записи и всё такое?

– Нет. Мне нужно предупредить моих близких…

– Нет. Нельзя. Всё должно быть натурально, – покачал головой Соболев.

– Мама разнесёт вашу контору вдрызг, а папа ей подсобит, не говоря уже о моём брате. К тому же, жена моего брата беременна. А ей нельзя волноваться. Так что, идите вы со своей натуральностью! – вызверилась я.

– Не стоит так волноваться, барышня, – буркнул осматривающий мою голову медик, и переключился на глаза, светя в них фонариком.

– Ай! Не надо! – оттолкнула его руку от лица.

– А что у вас с глазами? – филином уставился на меня медик.

– Ничего! Тушь потекла! Дайте чарофон в конце концов! – аппарат тут же лёг в руку. Набрала номер, как только на мониторе высветились лица родных, протараторила, – Я жива. Чтобы вам не сказали, реагировать на все новости адекватно и естественно. Сильно волну не гнать. Возможны провокации и проверки. Дам знать как обычно. Я вас люблю. Храни вас Род. Дай силы Перун.

– Храни тебя Род. Дай силы Перун, – ответили два мужских и два женских голоса, и связь прервалась.