Звонок прозвенел вторично. Ася шла к двери, а звонок всё звенел.

– Ты уже собралась? – спросила Софья вместо приветствия, как только перешагнула за порог.

– А чего собираться-то мне. Я всегда готова, – едва ворочая языком, ответила Ася.

– Ты чего это? Почему от тебя корвалолом так разит? – удивилась Софья.

– Откуда ты взяла?

– И язык у тебя заплетается.

– Не может быть, – стала отрицать Ася, выкатывая от усердия глаза. – Я ничего не пила.

– А вчера?

– И вчера не пила.

– Значит ты заболела, – отрезала Софья.

– Не пила я и не заболела, – снова стала отрицать Ася, придерживаясь рукой за дверной косяк. – Правду говорю.

– Это для смелости, да? – спросила Софья. – Для смелости?

– Нет, – моталка головой Ася.

– Это потому что ты стесняешься его, да?

– Нет.

– Потому что влюбилась.

– Не-а.

– Вот, дура! А я для неё всё бросила, сюда прискакала, сломя голову, а она всё испортила.

– Ничего я не портила.

– И что мне с тобой делать теперь?

– Ничего. Я вот сейчас оденусь. Пойду и сама ему всё расскажу. И про себя, и про тебя всё расскажу. Какая ты вредная. Всегда мне настроение испортишь.

Ася неуверенными шагами направилась к шифоньеру, чтобы выбрать себе подходящее платье и в это время сильно пошатнулась. Софья Михайловна метнулась вперед и умело подхватила её под руки.

– Упади ещё да сломай себе чего-нибудь.

– Не хватай меня, – огрызнулась Ася. – Я сама.

В конце концов, Софья Михайловна усадила Асю на диван, и сама села рядом.

– А может и правда – не ходить никуда, – начала она рассуждать вслух. – Для чего тебе эта обуза? Это переживание… Без любви оно как-то спокойнее. Как-то проще… Вот ты ещё ничего ему сказать не успела, ничем себя не проявила, а уже переживаешь. А переживать нам, старым людям, нельзя. Не дай Бог давление поднимется или ещё чего хуже.

– Я не старая ещё, – снова огрызнулась Ася.

– Нестарая, нестарая. Верю. Но мне что-то не хочется в этот омут с головой… Здоровье уже не то. Прибежала, а не хочу.

– А я хорошо себя чувствую. И омут этот мой. Ты тут ни при чем.

– Хорошо, хорошо. Твой омут. Ладно. Только всё равно надо сто раз подумать, чтобы сделать первый шаг.

– Я думала, я отмеряла, – промямлила Ася.

– Потом пути назад не будет…

– Почему? – встрепенулась Ася, пытаясь сделать строгое лицо и умные глаза. – Почему это?

– Времени не останется, – с печальным вздохом проговорила Софья Михайловна. И Ася неожиданно почувствовала, что её подруга права. Эта вредная старуха в шляпе говорит то, что Ася подсознательно чувствовала, но не могла сформулировать… Она говорит правду. Ту правду, о которой не хочется думать, о которой не хочется вспоминать. Один неверный шаг и привычный ритм жизни может измениться. Всё надо будет строить заново. Привыкать, подстраиваться, прощать обиды, переступать через себя. В молодости-то это происходило как бы само собой, легко и безболезненно. А сейчас… Что будет сейчас? Весна пройдет, чувства улягутся, вернется в душу былая трезвость. И что тогда? Рядом с ней будет человек, которого она совсем не знает. Каким он был в молодости, каким был в зрелые годы?

Мужчины недолговечны. Скорее всего, у него уже куча болезней. Много денег уходит на лекарства. Наверное, дети есть, которые вовсе не обрадуются появлению новой спутницы у папы. Дети начнут её подозревать в том, чего нет. Обвинять в том, чего не было. Строить интриги. Потом кто-нибудь из них решится высказать ей всю правду в глаза. И эта правда будет с криком, с ненавистью, с угрозами. И тогда у него или у неё случится инфаркт или инсульт… И будет поздно говорить о весне, о внезапно нахлынувших чувствах. О том, что никакого подлого умысла не было. И коварного расчета не было тоже. Только чувства.