Вышла я, подхожу к пристани, а там уж и нет никого. Опоздала на речной трамвай, а он последний. А автобус на той стороне. И станция тоже.
Ну, думаю, что же делать-то? Назад возвращаться? В лагере переночевать? Да неудобно как-то: сначала штраф выписала, а потом – здрасьте вам! пустите переночевать!
Да и потом – дома-то что подумают? Что я мужу-то скажу? С работы не вернулась, дома не ночевала… Что я – буду ему рассказывать, как полтора часа в лагере чаи распивала?
Постояла моя бабушка эдак на берегу, постояла, потом спустилась поближе к воде, зашла в заросли, сняла с себя пиджак свой коричневый, свернула, засунула в портфель. Потом сняла с себя юбку, тоже свернула и тоже в портфель засунула. Затем, скинув туфли, тоже еле-еле запихала их в портфель. Подумала немного, огляделась и сняла с себя белую блузку с воротником жабо и тоже в портфель впихнула. Комбинашка в портфель уже еле вместилась. Потянулась было к застежке лифчика, но передумала – так поплыла. Гребла одной правой – в левой руке был портфель с одеждой, документами и пробами.
На берегу оделась. Одежда помялась, конечно. Да и намокла – белье-то мокрое на ней было! Но все же лучше прийти домой мокрой и помятой, чем вообще не прийти.
Ноги
– Движение – это жизнь! Запомните это, молодой человек! И берегите свои ноги! Не давайте им прозябать – пусть ходят, бегают везде… Уж мне-то поверьте! Уж я-то знаю!
Я в последний раз посмотрел на часы…
________________
Как-то раз, когда моему отцу было двадцать три, он возвращался с братом домой на мотоцикле. Был ясный и теплый день – один из последних дней августовского солнца.
Он разогнался, съезжая с моста, и ему стало жалко скорости – такой будоражащей и пьянящей. Он решил успеть к Мигаловскому перекрестку, пока не зажегся красный.
Он успел – почти не снижая скорости, он сделал левый поворот на мигающий зеленый.
Тем временем водитель ГАЗа-66 тоже куда-то торопился и надавил на газ, едва дождавшись желтого. И мотоцикл врезался в него на полной скорости.
Скорая сначала забрала моего дядю – он кричал от боли, и было очевидно, что его надо спасать. За отцом же через некоторое время приехала другая машина, и фельдшерица с удивлением обнаружила, что рапластанное на асфальте окровавленное тело оказалось еще живым – и даже не потерявшим сознание – человеком. Он просто лежал и смотрел в небо. Он не чувствовал боли, но понимал, что очень сильно пострадал и что ног у него больше нет.
Первым моим детским воспоминанием было посещение отца в больнице. Мне исполнилось два года, и мама привела меня к отцу. Он был по грудь в гипсе. Но ноги у него все же были. Несколько позже, когда его выписали, я любил катать машинки по просторам папиного гипса.
Потом он снова попал в больницу – на этот раз очень надолго. Начались всяческие осложнения, загноения, неправильные срастания. Борьба за ноги – а потом и за жизнь – длилась несколько лет.
– Какой это был счастливый момент, когда я в первый раз после травмы разделся и пошел в душ! – рассказывал позже отец. Он долго стоял и смотрел на свои ноги. Он гладил их и улыбался. «Ноги. МОИ ноги! Они у меня есть…»
Позднее, каждый раз, когда мы проходили мимо какого-нибудь безногого калеки, просящего милостыню, отец всегда останавливался и подавал. И еще стоял рядом с ним какое-то время.
________________
– Лена, у тебя тут ошибка повсюду – пропорции не найдены. Причем во всех работах. Вот посмотри, как ты ноги нарисовала: они не могут быть настолько длинными по отношению к туловищу. … Так, Аня, у тебя та же ошибка, что и у Лены. Внимательнее, девочки, к пропорциям…