В середине 1980-х годов мне несколько раз довелось побывать в Оптиной пустыни. В главном соборе мирно располагался комбайн, служивший наглядным пособием студентам сельского ПТУ или техникума. В знаменитом скиту находился небольшой поселок. Постепенно мемориальные строения скита передавались Козельскому районному краеведческому музею. В домике Достоевского музейные работники создали чудесную мемориальную экспозицию, в соборе скита – историко-литературную. Теперь в скит, по слухам, пускают дважды в год.

О монахе Болотове тогда вроде бы ничто не напоминало, но ведь известно, что он много работал для монастыря. При внимательном осмотре поселка оказалось, что болотовские творения вполне сохранились – что значит умелое владение живописной техникой. Они располагались на фасаде бывшего надвратного храма скита при Святых воротах, под открытым небом, омываемые дождем и засыпаемые снегом. Болотовские росписи и тогда, спустя почти столетие после написания, не потеряли своих ярких красок.

Сестра Дмитрия Михайловича – Софья Михайловна (1845–1888?) – стала первой настоятельницей Шамордина монастыря, дочерней, так сказать, обители Оптиной пустыни, где принимали постриг женщины, но чаще девицы. Пост свой она заняла после двух браков, с Языковым и Астафьевым; согласилась уйти от мира не без душевной трагедии… Среди местных монахинь подвизалась и единственная, горячо любимая сестра графа Льва Николаевича Толстого Мария Николаевна, по мужу тоже графиня Толстая. Она много лет приезжала в Шамордино, прежде чем принять здесь постриг. Граф не единожды навещал в Шамордине сестру, хотя к ее постригу относился неодобрительно. Кстати, к началу XX столетия и в бывшей усадьбе Болотовых Дворянинове возник небольшой женский монастырь, так что стоило ли так опрометчиво покидать родовые земли, или уж не до родовой истории было бедным дворянам?

В Шамордине Толстой был знаком не только с игуменьей Болотовой, к которой он, похоже, оставался совершенно равнодушен как к очередной церковной бюрократке, будущей возможной начальнице любимой сестры, а вовсе не деятельнице духовного просвещения. Зато к Андрею Тимофеевичу Болотову Толстой относился с искренним восхищением, называя его «Записки» «драгоценнейшим писанием», а уж и в мемуарах, и в силе слова великий писатель толк явно знал.

К тексту книги Е. Н. Щепкиной необходимо дать небольшое пояснение историко-топонимического характера. Автор несколько раз употребляет слово «украйна». Этим термином, причем именно со строчной, а не заглавной буквы, определялись в русской исторической науке конца XIX столетия окраинные, а если сказать точнее – пограничные земли Московской Руси. Слово «украйна» встречается и в более ранних документах, оставаясь в русском речевом и письменном обиходе не одно столетие. Граница, а, следовательно, и украйна имелась как с запада, так и с востока государства. Обычно этот термин не применялся в отношении северной части страны, а также юга, где степные просторы и наличие кочевников долгое время не позволяли с большой точностью определить государственную границу. Говорили просто – Дикое поле.

К Украине, называвшейся в XIX веке Малороссией, а ныне ставшей независимым государством, применяемый Щепкиной термин «украйна» отношения не имеет.

Любителям и знатокам творчества А. Т. Болотова может показаться странным, что автор книги называет его родовое имение «Дворениново», через «е». Современная топонимическая традиция указывает на другой вариант названия – Дворяниново, через «я», вероятно, от слова «дворянин», «дворянское поселение». Надо полагать, что Екатерина Николаевна не сама выдумала такое название, а воспользовалась архивными документами XVII столетия, когда русский язык был ближе к старославянскому и народному. Ведь ей удалось найти немало документов, посвященных именно Дворенинову, и этот топоним ее нисколько не смущал. Подобного рода изменения названий в России встречаются достаточно часто. В «Дворянинове» в 1883 году был восстановлен нехитрый внешний облик усадебного дома автора «Записок»; была устроена небольшая историко-мемориальная экспозиция, воссоздан уникальный парк. Постепенно сквозь молодую поросль стали проявляться черты прежнего романтического болотовского садово-паркового ансамбля, выдающегося, единственного в своем роде памятника русского садово-паркового искусства.