Имущество хорошей жены может оказаться в распоряжении плохого мужа: даже ее трудовые заработки могут быть растрачены им на эгоистичные и неподобающие удовольствия, в законе нет ничего, что могло бы помешать мужу тратить деньги своей жены на содержанок или иначе по своему усмотрению76.
В 1858 году Нортон снова обратилась к этой теме в памфлете «Английские законы, касающиеся женщин» (English Laws for Women in the Nineteenth Century) (1854), используя в качестве доказательства в поддержку законопроекта об имуществе замужних женщин собственное дело о разводе:
Закон не одобряет идею раздельного владения имуществом. Все, что принадлежит жене, принадлежит мужу – даже ее одежда и безделушки: таков английский закон. Ее заработки принадлежат ему. Авторские права на мои работы принадлежат ему по законуa.
Развернувшаяся кампания была направлена на объединение усилий женщин для изменения английского законодательства и привела к тому, что в 1856 году появилась петиция с требованием принятия законопроекта о собственности замужних женщинa и последовавшие за ней учреждения, целью которых была защита женских прав (включая неофициальную группу «Лэнгхэм-плейс» (Langham Place) и официальное «Общество женщин-художниц» (Society of Female Artists). Но в силу отсутствия деловой хватки у Мартино или в силу желания остаться непричастными к публичному скандалу по делу о разводе Нортон в 1840‑х годах писательницы, как правило, не высказывались открыто по профессиональным, институциональным или юридическим вопросам.
Вместо этого (возможно, это была продуманная тактика, а не вынужденное молчание) они сосредоточились на личных качествах и литературных способностях, которые должны были обеспечить признание женскому писательству. Как мы увидим в главе 4 (анализ авторских мифов из «Жизни Шарлотты Бронте»), обладание «талантом» или «гением» – давний романтический критерий – все еще считалось необходимым и достаточным условием для литературного признания. Тем не менее случай Бронте был исключительным. Как пишет Кристин Баттерсби в книге «Гендер и гениальность» (Gender and Genius), викторианские представления о женственности, как правило, исключали женщин из разряда «гениев», оставляя им вспомогательные роли:
Женщины – воспринимаемые в первую очередь как чувствительные, эмоциональные, пассивные, интуитивные и вторичные существа – считались способными только на передачу или взращивание гениальности у мужчин в качестве жен, матерей, дочерей и сестер77.
Таким образом, как мы увидим в главе 3, посвященной карьере Мэри Хоувитт, для середины XIX века была более характерна ситуация, когда вход женщин в писательство обеспечивал своеобразное расширение женских обязанностей, и в основе их профессионального труда лежала идея служения читателю и народу.
Именно середина – конец 1850‑х стали поворотным моментом в определении образа профессиональной писательницы, и интеллектуальная работа Анны Джеймсон оказалась решающей в этом (пере)определении. Джеймсон, известная по книгам «Дневник скучающей дамы» (Diary of an Ennuyee) (1826), «Характеристики женщин» (Characteristics of Women) (1832) и «Сакральное и легендарное искусство» (Sacred and Legendary Art) (1848), охарактеризовала профессиональный труд женщин-авторов в терминах, которые частично повторяли концепции женщин 1840‑х годов, но предлагали и новые идеи, занимавшие молодых писательниц 1850–1860‑х годов. В двух лекциях «Сестры милосердия» (