В доиндустриальном обществе техника выступала как искусное ремесло. Технические умения передавались от мастера к ученику в рамках ремесленно-цеховой организации. Эти умения, навыки, знания являлись достоянием замкнутого круга лиц и чаще всего не получали высокой общественной оценки.

Ситуация кардинальным образом изменилась в Новое время, когда общество во все более значительной степени стало функционировать на машинной основе. В этом пункте модернистский идеал самоопределения человека, в целом выражая вектор движения общества, все более раздваивался, акцентируя не столько его гуманистический смысл, сколько радикальную и становящуюся нормативной тенденцию к функциональному для человека труда и инструментальному преобразованию технических средств и социальных технологий. Такой инструментальный подход актуализировался в XVIII в. в условиях нарастающего противоречия между состоянием ремесленного и мануфактурного (то есть все же ручного) производства и новыми общественными потребностями. В начале XIX в. «нужды потребления вообще росли быстрее, чем производство, и развитие машин было неизбежным следствием рынка» [234, с. 405]. Вследствие такого «вызова» разделение и кооперирование труда на мануфактурном конвейере вначале привело к механизации его наиболее трудоемких функций, «узких мест», а затем к комплексному эмпирическому моделированию и конструированию трехзвенной системы, состоящей из трех подсистем – машины-двигателя, передаточного механизма (трансмиссии) и так называемой «рабочей» машины.

В машинном производстве место мастера заменяет инженер, наиболее компетентный в техническом отношении специалист. А. И. Ракитов, выявивший признаки, отличающие развитое инженерное мышление, пришел к выводу, что инженерное мышление формируется на машинной основе; оно рационально, выражается в общедоступной форме, имеет тенденцию к формализации и стандартизации, опирается не только на экспериментальную базу, но и на теорию, систематически формируется профессиональными инженерными дисциплинами, экономически рентабельно. Наконец, инженерное мышление имеет тенденцию к универсализации и распространению во всех сферах общественной жизни [310].

Машина – это не латинский Deus ex machina (Бог из машины), которого поднимали над сценой с целью исхода из самого по себе неразрешимого конфликта. Напротив, разум – это Бог в машине. Последняя становится основанием господствующего способа общественного производства, во-первых, лишь как система машин – индустрия, определяющая облик производительных сил общества, во-вторых, как свободное, экстерриториальное и динамичное движение капитала и рабочей силы, в-третьих, как модель самого человека. Для разума того времени человек – это вполне доступный регуляции и совершенствованию «человек-машина» (П. Гольбах). Машина, таким образом, становится новой религией активизма человека во всех сферах. Бурный ренессанс переживало античное techne – одновременно техника и искусство ее создания и совершенствования. Теперь у этого фаустовского порыва было прочное технологическое основание. «Развитие машин становится само по себе промышленным perpetuum mobile – вечным двигателем», – отмечал К. Маркс [222, с. 414].

Машина – принципиальная возможность массового производства, и для его расширенного воспроизводства она потребовала, с одной стороны, свободного капитала, с другой – освобожденного от пут личной зависимости наемного труда. Это и есть двуединая предпосылка капиталистического производства. Вначале возникшее как один из укладов феодального общества, оно становится господствующим способом производства благодаря системе машин – индустрии и свободному движению капитала и рабочей силы. Именно таковым было назначение буржуазных революций – «завоевать свободную арену для движения, уничтожить многочисленные пережитки феодализма и абсолютизма» [229, с. 243]. Как заметил Ж. Жорес, первым событием политической революции во Франции был не штурм Бастилии в 1789 г., а изобретение машины Аркрайта в 1768 г.