– Да. Это возможно?

– Пока у нас нет четких правил. Я уже сделал запрос, но разработка инструкций займет около месяца. Я сообщу, как только что-то прояснится. Как вы, возможно, знаете, ортодонтическое лечение длится не менее двух-трех лет и может быть довольно неприятным и болезненным.

Сато было около тридцати лет, и он страдал от неправильного прикуса, из-за которого ему, возможно, придется ставить винты в десны. Лечение растянется на два-три года. Я объяснил ему основные этапы лечения, упомянув, что оно предполагает удаление здоровых зубов и ограничения в еде.

Меня смущала сама идея ортодонтического лечения для человека, который работает на Подводной станции. После установки брекетов придется соблюдать массу предосторожностей и особенно – избегать драк.

Услышав это, японец лишь усмехнулся.

– Если бы не Син Хэрян, на Подводной станции не было бы никаких драк.

– Вы говорите о руководителе инженерной группы «Ка»?

– Вы знакомы?

– Нет. Только слышал его имя.

Сато что-то пробормотал – возможно, желал Син Хэряну долгих лет жизни. Он говорил так быстро, что мой переводчик не успевал за ним.

– Кто он такой?

Я ожидал услышать, что он фермер, выращивающий кукурузу под водой, или подводный боксер, но ответ Сато оказался простым:

– Руководитель команды корейских инженеров, и характер у него несколько своеобразный.

Мой переводчик странно растянул слово «своеобразный», произнесенное на японском языке. Я хотел было спросить, что в Син Хэряне такого «своеобразного», но передумал. В Сато бурлила ненависть, похожая на застоявшийся бензин. Людям вроде меня, которые привыкли жить с ненавистью, легко ее распознать. Но Сато не скрывал своих чувств, отчего мне стало не по себе.

Я невольно отвел взгляд.

– Полагаю, у него здоровые зубы.

Сато улыбнулся, его тонкие губы изогнулись, обнажая кривые зубы. Повертев в руках оранжевого кита, он спросил:

– Вы приехали из Китая? Или из Соединенных Штатов?

Просмотрев базу сотрудников, я узнал, что там не указана информация о национальности, возрасте, расе или поле. Теоретически это должно было создать свободу от дискриминации и предрассудков, но на практике люди одной национальности все равно сбивались в команды. Большинство руководителей носили мужские имена, и, похоже, на станции существовало немало хитроумных схем, например, для изменения заданий в зависимости от возраста.

Казалось бы, такие вопросы вообще не стоило задавать, но большинство сотрудников Подводной станции, похоже, уже знали национальность и возраст друг друга.

Должно быть, Сато решил, что я китаец, ведь почти все в моей внешности указывало на восточноазиатское происхождение. За исключением одного – моих глаз.

– Я кореец.

Улыбка Сато исчезла в мгновение ока.

– Но цвет ваших глаз…

– Да, один глаз у меня голубой, а другой – черный.

Я приобрел гетерохромию после дорожной аварии в юности, но, к счастью, не ослеп. По словам врачей, я перенес несколько операций – впрочем, я этого не помню. В зависимости от освещения моя радужка кажется голубой, но это никак не влияет на мою повседневную жизнь.

Сато слегка приподнял уголок рта и негромко сказал:

– Скоро я отправлю к вам руководителя Сина, чтобы вы не скучали, доктор.

Вау…

У меня по спине пробежал холодок. Ощущение было схоже с тем страхом, который я испытывал, спускаясь на центральном лифте Подводной станции на глубину три тысячи метров.

По словам Эллиота, каждый сотрудник станции должен пройти психиатрическое освидетельствование. Только прошедшие его могут работать под водой. Таким образом, большинство людей, с которыми я встречался, были признаны психически здоровыми. Легкое безумие, которое продемонстрировал мне Сато, было хорошо замаскировано.