Не хочу туда… не в это дешёвое "если бы". Потому обрываю:

— А куда так много?

Не понимает даже, потеряв нить.

— Что?

— Еды…

— Ааа… - дает себя отвести к другой ипостаси, - я говорил, что хотел провести праздник с бабушкой?

И до меня вдруг доходит:

— Мамочки! - Аж глаза расширяются. - То есть, из-за меня мы обделили старушку и заставили её быть не просто одинокой, но еще и голодной!?

Улыбнулся, а мне очень стыдно!

— Нет, ба рано ложится спать, в последние года просто смотрит в повторе выступление президента. Я думал заехать потом, выспавшись после работы, а так… Аль, было бы странно сбивать весь режим ради призрачного ощущения праздника. Ей такое уже вредно…

Он продолжает мне объяснять, а я все думаю, какой же Стас хороший. Просто аж до тошноты! Так о ком-то волнуется. О ком я могла бы также? Похоже, у меня синдром младшей заласканной всеми дочки, и не уверена, что я вообще могу так самозабвенно, хотя кто его знает. И пока я вспоминаю ту красивую, статную, невысокую женщину, что смогла из него слепить вот это вот, он предлагает то, что мне точно не стоит слышать:

— Но если хочешь, можем утром вместе поехать к ней.

И твою мать, Стас, я искренне этого не хочу.

Но я продолжаю лежать на нем, а этого менять мне бы вообще не хотелось. Может быть, я трусиха. Может, эгоистка. Но вместо ответа, который он продолжает ждать, я заставляю себя привстать и приступить наконец к делу.

Стас немного прищурился, похоже, опомнившись. Но все же присаживается, позволяя мне все, что хотела.

Мои руки скользят под футболку, наконец стягивают её, даря глупым глазам моим очередную порцию наслаждения. И жаль, что постеснялась в клубе, хотя… сейчас на него не смотрит сотня баб, желающих с ним сделать тоже, что позволяю себе я. И это… опять не пугает.

Расстегиваю ширинку, он помогает с джинсами, снова сложив их аккуратно. Эм, а где тот, что швырял сейчас наши вещи? Что за педант опять откусил ему часть головного мозга? Это настораживает… будто в нем есть две стороны доверия. Одна контролирует всё, вторая - слелает с катушек, как только выходит за грань. Нужно… не переживать об этом.

— Передумала?

Опять ложится, порадовав не снятым черным латексом. Или что это? Латекс же? Красивые… думала, будет вульгарно. Но вместо приступа отторжения, меня тянет совсем к другому. И я не хочу ничего говорить, просто делая то, о чем едва ли потом пожалею, едва слышно его попросив:

— Закрой… глаза, пожалуйста.

Губы расплылись в ухмылке, потому прошу снова:

— Стас, прошу… потом откроешь.

Слушается. Даже соглашается на "не подглядывай и не смей меня останавливать, ладно?"

Я спускаюсь к его ногам, сажусь удобнее… запрещая себе переживать. Он едва ли поймет, но мне хочется. Потому рука тянется к краю его трусов и тихонько сдвигает их, высвобождая его реально красивый член. Сейчас он даже помогает, приподнимая бедра. Так что я снимаю последнюю преграду с не моего балетника, перешедшего на темную сторону. Я не хочу думать, бывает ли у него на работе приват, скольких он затащил сюда, не сейчас об этом, пожалуйста. Это все будет шагом к ревности, шагом в пропасть из безысходности. А из такой я опять не выберусь…. Это не для меня… и потому я задерживаю дыхание, скользнув пальцами по его мнимой нежности.

— Аль, - даже голос меняется.

Вспоминаю, что так ему может быть больно. Потому склоняюсь и вместо любых решений, закрываю глаза, выдыхая и приоткрывая губы, слегка их облизнув.

Мне хочется рассмеяться от того, как мило Стас схватил меня за плечо, не зная, что ему делать дальше. Да, я понимаю. Да, мне не побывать в христианских Небесах и едва ли пересечь языческую Смородину. Но это не главное…