-–

Дно – это не падение с драматичной музыкой на фоне и не эпизод в чужой биографии, который потом красиво описывают в автобиографии с хеппи-эндом. Это не поездка в преисподнюю, а медленное исчезновение в себе – когда ни звука, ни яркой вспышки, ни финального аккорда. Просто однажды ты открываешь глаза, и внутри тебя – глухо. Будто кто-то выкрутил громкость мира до нуля. Дно не кричит. Оно шепчет. Оно вытравливает краски из реальности, как сильный растворитель, и ты остаёшься наедине с тем, что осталось от тебя без декораций. Это не место, а осознание: ты перестала быть собой. Или – больше не знаешь, кто ты.

Я прожила своё дно не как катастрофу, а как туман, в котором перестаёшь видеть даже собственные руки. Его не встретишь внезапно. Оно приходит, как влага в стены – незаметно, но необратимо. Оно оседает в тебе, как пыль в книгах, которые давно никто не открывал. И однажды ты просто не можешь встать. Не от усталости – от пустоты. Тогда и появляется первый сигнал: усталость, та, что ползёт по коже, как холод, та, что не отпускает ни днём, ни ночью. Я не говорю о физическом переутомлении. Я говорю о внутренней ломке, когда каждое утро начинается с желания не просыпаться вовсе. Когда мысли о том, чтобы почистить зубы или выйти из дома, кажутся неподъёмными. Не потому, что ты ленива. А потому, что ты истощена до тла. Как поле после выжженного солнца. Ты больше не несёшь груз – он несёт тебя, и под его тяжестью ломаются даже кости духа. И в этом моменте нельзя больше лгать себе. Это не каприз. Это не слабость. Это выживание.

Когда я жила в этой усталости, я чувствовала себя исчезающей. Даже дыхание – не воздухом, а тенью, даже движения – не телом, а механикой. Это был не упадок сил. Это было рассыпание на атомы. Нейробиология объясняет: наш мозг, обрабатывая хронический стресс, включает биохимический режим выживания – энергию он забирает у радости, творчества, лёгкости. И ты живёшь на внутренней экономии, вырезая даже базовое «хочу». Сон становится бегством. Бодрствование – пыткой. Но если ты всё ещё слышишь эту усталость – ты жива. А живое тело, даже на грани, всё ещё борется. Оно – твой маяк, твой последний нерв, трепещущий в темноте, твоя возможность понять: ты дошла до края, и можешь либо исчезнуть, либо начать заново.

За усталостью приходит апатия. Она не бьёт в лицо. Она гладит по голове – и душит. Это не боль. Это хуже. Это её отсутствие. Ты смотришь на мир, и он перестаёт быть живым. Цветы – просто цветы. Смех – шум. Любимые фильмы – кадры. Улицы – маршрут. Люди – статисты. Ты перестаёшь быть зрителем собственной жизни. Ты становишься стеной, которая просто стоит. Это состояние без страха, без надежды, без желания. Самое страшное – ты не хочешь, чтобы стало лучше. Ты просто хочешь, чтобы ничего не было. Чтобы тебя не было. Даже на минуту. Даже на вдох.

Я помню этот момент, как мгновение, когда время теряет пульс. Я шла вдоль озера, и вода была гладкой, как стекло, а внутри меня – пусто. Не грустно. Не тревожно. Просто – ничего. Это было похоже на внутреннюю зиму без даты окончания. И наука знает эту зиму: в депрессии умирает способность к эмоциональной отдаче, потому что мозг – уставший, испуганный, истощённый – выключает всё лишнее. Он не может позволить тебе чувствовать, потому что чувства – это риск. И он берёт твою боль, сворачивает в плотный кокон и говорит: «Пока ты не восстановишься – я не верну тебе свет». Апатия – это броня. Броня от мира, который когда-то ранил. И если ты чувствуешь эту пустоту – ты не безразлична. Ты просто слишком много чувствовала раньше. И сейчас – пауза. Ты не исчезла. Ты затаилась. Ты не разучилась любить. Ты просто лечишься.