Много бы дала всесильная императрица Византии, чтобы с улиц города исчезла хрупкая девушка с синими глазами, чтобы люди перестали сравнивать их – и напоминать ей о всех тех грехах, что она уже совершила и что ей только предстоит совершить.

Не убивать же ее, в самом деле.

Хотя… Все может быть.

Все средства хороши.

Императрица легла в постель лишь на рассвете, забылась хрупким тревожным сном.

А через несколько дней ей донесли – девушка ушла из города, исчезла, будто бы не было ее, и Феофано долго стояла на коленях во Влахернской церкви, благодаря Бога за то, что ее, этого воплощенного укора совести, более нет перед глазами. Щедрой рукой она одарила в тот день всех нищих и больных, что застала в лечебнице при церкви, и велела возносить благодарственные молитвы господу.

Она никак не объяснила свой поступок, просто повелела – и все, да никто и не спрашивал.

Императрицам вопросы не задают.

Потом возникли новые заботы и тревоги, и образ тихой девушки более не занимал Феофано.

А девушка ушла, чтобы вернуться в Константинополь лишь после своей смерти – мощи ее в качестве военного трофея после захвата Белграда в 1521 году привезет в свою столицу Сулейман Кануни, и лишь в 1641 году Параскева Сербская, святая девушка в голубом обретет вечный покой, когда молдавский господарь Василий испросит милости перенести их в Яссы, где они находятся по сей день.

Кстати, дочь Феофано, царевна Анна, приедет на Русь и станет княгиней, женой князя Владимира.

Вместе с ней на Русь придет христианская религия.

Но это уже совсем другая история.

Святая София, Айя-София.

В этом месте как нигде ощущаешь себя песчинкой, мгновением в историческом полотне времен.

Со стен древнего храма на меня пристально смотрят старые мозаики – точно также они смотрели на княгиню Ольгу, что в этих стенах приняла православие и принесла его на Русь.

Княгиня Ольга была здесь осенью 957 года, стояла прямо тут, на этом полу, касалась своими руками огромных колонн, дивясь великолепию, а рядом стояли император Константин и патриарх Феофилакт и во все глаза смотрели на женщину, приехавшую к ним с другого конца света по меркам того времени.

Я представляю, как гордая Ольга слушает предложение императора Константина о замужестве, звучавшее в этих стенах. Как она чуть наклоняет голову, касается руки императора и отвечает ему – да, но сначала мне нужно принять православную веру, окажите мне честь быть моим крестным отцом.

И каким обескураженным было лицо Константина, когда он, повторив свое предложение уже крещеной Ольге, услышал в ответ тихое:

– Разве же крестный отец может вступать в брак с дочерью своей?

И всесильному императору Византии нечего было возразить.

Больше тысячи лет назад жила княгиня Ольга, а этот храм ее помнит – где-то под сводами хранит звук ее голоса, что звучал здесь вечность назад.

Но если бы я его услышала – вряд ли смогла бы разобрать слова.

За тысячу лет изменилось многое, даже русский язык.

Лишь Святая София не меняется и помнит всех, кто входил в ее стены.

Например, легата папы римского, что в этих стенах летом 1054 года вручил патриарху отлучительную от церкви грамоту, и самого патриарха Михаила, не стерпевшего оскорбления и предавшего анафеме послов.

Тогда, тем жарким и пыльным летом, ни патриарх, ни послы еще знали, что их взаимные оскорбления навсегда расколят христианскую религию на православие и католицизм.

Старый собор помнит этих гордецов, их резкие, переходящие на крик оскорбленные голоса тоже прячутся где-то там, в закоулках под сводами храма.

И его, Мехмеда Фатиха, тоже помнит – стремительные шаги, звуки первого намаза, и – восхищенный блеск глаз, что смотрели на уже тогда старинные фрески.