Майор Санния приглашает меня в подземелья форта.

Длинные тюремные коридоры. Винтовые лестницы с амбразурами лазурного ветра. Наши шаги отдаются эхом. Педали органа продлевают отдалённую канонаду. Тёмное помещение со странными движениями морских водорослей. Это спящие солдаты. Ещё одно помещение: переполненное, вонючее, аммиачное, дикое. Наконец, при свете желтоватого пламени нагоревшей свечи мы подходим к огромным сонным тюкам, пахнущим трюмом.

– Эй, вставай! – говорит майор, встряхивая одного из спящих.

Это австрийский перебежчик. Угадываются маленькие голубые глазки на белобрысом лице. Краткий допрос. Принадлежит к ударной группировке, говорит по-итальянски, называет себя словаком. Работал в Италии на пивоваренном заводе.

– Почему ты дезертировал?

– Потому что лейтенант надавал мне вчера оплеух. Каждый вечер патруль. Я устал.

– Австрийское наступление готовится, не так ли?

– Да – уже и день определён – это 15 июня, в полтретьего, от Астико до моря, но главная атака будет в центре.

– Тебя накормили?

– Да.

Снова поднимаемся наверх. На террасе под ликующие трели первых звёзд, посреди необъятных свежих опахал Астико, уверенно пульсирующих, как кровь сильного человека, майор Санния говорит:

– Учитывая состояние двух армий, можно утверждать, что та из них, что решится начать генеральное наступление и проиграет, потеряет всё… Насколько отличаются наши дезертиры! В нашей бригаде лишь три солдата были расстреляны за дезертирство. Один только ушёл с передовой, как был немедленно доставлен патрулём ко мне и расстрелян в трёх шагах от австрийских проволочных заграждений. При себе у него было письмо, объяснявшее его дезертирство, действительно странное, учитывая его безупречную службу. Он писал жене: «Я не застрелюсь от горя. Завтра я сдамся в плен австрийцам. Так я сохраню свою шкуру, чтобы после войны разбить тебе сердце и отплатить за твою измену…» Второй дезертир был схвачен карабинерами, в то время как он бежал с передовой. Он сказал: «Я бежал не из страха. Плевал я на австрияков. Я хотел поехать в Трапани, чтобы убить своего отца, каждую ночь ложившегося в постель к моей невесте».

«С такими дезертирами мы непременно должны победить в войне», – заключил майор.

14 июня всё было наготове. Наша линия замерла в ожидании. Ходили слухи о новых неизвестных батареях австрийцев. Пессимисты утверждали, что опасная пораженческая пропаганда проникает вместе с почтой из Милана и Турина к солдатам на передовую. Я задержал всю почту батареи в бараке подразделения, справедливо полагая, что лучше тщательно распределить паёк, чем раздать солдатам слезливые письма накануне решающего сражения. Всё построение батарей от форта Корбин, вдоль Валь Д'Астико, огибая вершину Ардё и следуя гребню Скулаццон в Валь Д'Асса, достигавшее расположения англичан в Чезуне[25], с их двумястами миномётами, пулемётами и винтовками бригады Казале, было готово к сражению, обещавшему стать яростным и решающим.

Мы сытно пообедали в деревянном, обшитом стальным листом бараке миномётного подразделения, защищённом серыми скалами, похожими на небольшие башни. Мы спокойно курили на краю Валлателла Силё, заросшей зеленью тихой долины, погружённой в альпийское молчание, зажатой, с одной стороны, между горным хребтом Ченджо, а с другой – дорогой, ведущей к форту Корбин. Томная мягкая нежность перламутрового вечера, послушно уступавшего место темноте, спускавшейся в глубокие долины. Нараставший гул вывел нас из оцепенения.