Люди старались показываться на серых мокрых улицах как можно реже, прячась за стенами квартир, магазинов, школ и прочих лучащихся желтым теплом помещений. Люди кутались в свитера, шарфы и шали, пили, обжигая язык и губы, чай, какао и кофе и избегали смотреть в окно. Разговоры не клеились. Сошли на нет еще недавно бурлившие сплетни. Жизнь в городе замерла.

Она сидела на паре и раскрашивала ядовито-яркими ручками контурную карту. Голос лектора звучал монотонно и отстраненно. Казалось, он не видел сидящих за партами непривычно тихих студентов. Девушка закрыла колпачком кислотно-зеленую гелевую ручку и посмотрела на сидящего слева одногруппника. Он абсолютно бесшумно отбивал пальцами на грязно-голубой столешнице сложный ритм. Девушка вернулась к заполнению карты. Одногруппник, сбившись с ритма, размял ладони, бросил взгляд на её работу и демонстративно прикрыл глаза рукой. Она довольно усмехнулась. Минутная стрелка настенных часов переползла на следующее деление.

Через месяц снег окреп, и в город вошла зима. Снег стер, уничтожил, все оттенки серого. На его белом фоне все цвета становились насыщенней, ярче, сочней. На улицах появились санки с толстенькими от количества одежек малышами. Дети постарше катали из пока ещё влажного липкого снега разноразмерные шары и тайком от родителей проверяли на прочность лёд речушек, болот и карьеров. Лед потрескивал, но держал.

Снег сгладил все острые углы, прикрыл все недостатки. Тёмными вечерами горожане неспешно гуляли, наслаждаясь лёгким морозцем. Парочки держались за руки. Компании друзей расплескивали громкий смех. Снег слой за слоем укутывал город.

С десятых чисел декабря на основных площадях города появились большие короба из необработанных досок и металлические остовы новогодних елок. К двадцатым числам короба превратились в зверей, башни крепостей и сказочных персонажей, а каркасы обросли лапами пихты. Где-то неподалеку неизменно высилась белая громада главной горки.

Открылись елочные базары, распространявшие острый запах смолы. Обрезанные или отломанные колючие ветки вминались в снег толстыми подошвами. Продавцы громко расхваливали торчащие из сугробов деревца, зазывали прохожих. Кое-кто из проходящих мимо останавливался и спрашивал цену, а иногда и забирал с собой одну из ёлок.

После заката город погружался в мигающее разноцветье. Гирлянды были везде: на площадях и вдоль дорог, за стёклами квартир и магазинов, на обнажённых кронах деревьев. Весь город мигал и переливался.

Она видела все признаки приближающегося Нового года, но совсем не ощущала его. Вся предновогодняя суета не только не вызывала у неё никаких положительных эмоций, но даже слегка раздражала. Она смотрела на очереди в магазинах и потоки людей на улицах и думала: «Откуда вы все? Где вы прятались целый год?». Одногруппники между предсессионными зачётами активно обсуждали где и с кем будут праздновать Новый год, как проведут десять выходных дней, спрашивали и её. Она делала вид, что не слышит.

Тридцать первого декабря она поставила к окну елку из световолокна, наряжать не стала. Дома в изобилии были и игрушки, около десятка из них старые из тонкого стекла и хрупкой глазури, и гирлянды, и разноцветная пушистая мишура. Но праздничное настроение так и не пришло, а елка и в одиночку неплохо светилась.

Время до вечера она потратила на скачивание с торрентов видеозаписей концертов и приготовление праздничного ужина. Гостей не предусматривалось, но это не отменяло повода хорошо провести время.

Быстро стемнело. Солнце миновало нижнюю точку ежегодного пути не более недели назад. Она посмотрела в окно. Трубы заводов светились красными лампочками. Они светились всегда, каждую из трехсот шестидесяти пяти ночей, но в этот вечер они по закону жанра обязаны были светить празднично. Где-то изредка громыхали фейерверки, пробуя силы перед полуночной канонадой. Она отошла от окна.