– Ой Катька-а, ёшкина матрёшка, вы шо там делаете? Тебя одну что ли по всей деревенской дороге извалякали, тащили-мутызгали? – говорила невысокая рыжеволосая бабушка Женя. Встала с лавочки и медленно, слегка качаясь из стороны в сторону из-за плохо сгибающихся коленей, пошла во двор, где на столе стоял графин с водой и испечённый каравай. Налила в кружку воду, отломила здоровенный кусок хрустящего хлеба.

– На вот, держи. Ещё не остыл.

Катька накинулась на ломоть, схватила двумя руками, и стала жадно и быстро кусать.

– Да что же ты, словно зверёныш какой, неделю некормлёная. Поесть нормально хочешь небось? Я щей густых наварила, со сметаной, с зелёным лучком, да ядрёным чесночком с солью в прикуску, как вы с Данькой любите, а? Кстати, а где твой братец? Совсем исчез из виду.

Катька жевала с полным набитым ртом, пыталась сказать, но доносилось что-то совсем кашеобразное и непонятное.

– Да ты прожуй сначала нормально. Воды попей. Не торопись ты так, никуда от тебя этот хлеб не убежит. Вон, полно стоит, целый каравай, – улыбалась бабушка Женя, гладя внучку по пыльной сухой голове.

– Он ш пачанами на озеро поехал, купашца, – проговорила она, запивая тремя большими глотками и громко дыша носом.

– Так, а ты что не с ними, или обидел кто?

– Да нет, ничего такого, мы тоже шли туда с девчатами, только по дороге… – внучка замолчала, прикусила губу.

– Ну, что по дороге то?

– Увидела блестит штучка какая-то. Подбежала, хвать её, а это оказалась что-то тёмно-серое. Похоже на монетку. Такая она… необычная. Что-то непонятное на ней нарисовано. Не похожа на копейку, и на рубль не похожа. Тут Олька, тоже подбежала, толкнула меня плечом, я аж чуть не упала. Говорю ей, ты чё, совсем что ли? А она такая: «Что это у тебя в твоём карманце? Что нашла? Показывай!»

– Ну а ты?

– Я достала из кармана монетку, и показала ей. А она как увидела, такой злой стала… Хотела схватить с моей ладони, но я же знаю, что Ольке нельзя доверять. Лучше никому не доверять. И вообще, только на себя надеяться. Всегда. Сжала в кулак быстрее, чем Олька дотянулась. И в этот момент… – лицо девочки изменилось, словно увидела что-то. Сильно испугалась, глубоко и судорожно задышала.

– Она стала совсем другой. Не собой. Лицо сделалось земляным, под глазами появились круги фиолетовые. Стояла напряжённая, сжатая как пружина. Как волчок мой на взводе, что подарили мне с матушкой на день рождения. Я его очень люблю, ведь так давно хотела! Обожаю его пускать у тебя дома по́ полу, бабушка. Так вот, стоит она, как волчок накрученный, взвинченный. Кулачки белые сжаты. И тут ветер поднялся очень сильный, непонятно откуда. Волосы её длинные, светлыми локонами как змеи извивались. Сделала ко мне шаг, встала близко очень. Мне аж неприятно, жутко сделалось. Смотрела, на её лицо, как желваки на скулах заходили. И глаза, зелёные, насквозь сверлящие, сверлом ядовитым… – Катька сглотнула и продолжила дальше. – Её взгляд источал что-то, не иначе. Я чувствовала энергию, которая отравляла меня, отравляла всё вокруг. И платьице её красное, в клубничку расписное, развивалось на ветру. Да так сильно, что ударило несколько раз по моим ногам.

– И тут она накинулась на меня с кулаками, повалила наземь! Начала корябать ногтями, что стали похожи на тонкие длинные лезвия. Полоснула по рукам и ногам. Аж ручейки крови пошли, ба. Представляешь? На ногах раны глубже оставила, сильнее всего. Тоже мне, подруга, – Катька фыркнула. – Разьве подруги так поступают?

Катька показала на сильно покрасневшие пятна сбоку на икроножной мышце и слева, выше коленки. На том, что выше коленки, кожа вспузырилась белыми волдырями.