Сталинград оставил глубочайший след в душах ветеранов. Харьковчанин Федор Шатравко был командиром танковой бригады. Он сражался в битве под Москвой в 1941-м и прибыл в Сталинград в апреле 1942-го для организации школы танкистов. Шатравко участвовал в защите города от первых фашистских атак. В конце сентября 1942-го он и его часть попали в немецкую засаду в северном пригороде Сталинграда Спартановке, танк Шатравко был подбит. Он до сих пор носит в себе осколок танковой брони, видимый сквозь кожу. Вырезать его в ходе операции оказалось невозможным: слишком близко находился нерв. Двое товарищей вытащили Шатравко из горящего танка, однако впоследствии оба они погибли. Он единственный из своей части уцелел в битве.

Находясь в госпитале, Шатравко узнал о судьбе своих сослуживцев. Он ощутил ужасное чувство утраты друзей и почувствовал себя виноватым, что он выжил, а они погибли. Ему до сих пор не верится в то, каким чудом ему удалось оказаться на эвакопункте на Волге, куда доставляли раненых бойцов. Красная Армия применяла специально подготовленных собак, которые спасали раненых. Они были натренированы по запаху отличать трупы от оставшихся в живых и работали группами: несколько собак было запряжено в сани, а остальные бежали впереди и искали раненых. В ситуации, где не могли помочь люди, команда сильных собак, обученных подобным образом, нашла Шатравко, вытащила его на санях с поля боя и повезла вниз по реке. Думая обо всем происшедшем годы спустя, он понял, что за всю войну нигде не пережил такого, как в Сталинграде.

В конце апреля 1945-го Шатравко с боями подошел к Берлину. Когда город пал, он вместе с сослуживцами направился к Рейхстагу. Там толпились бойцы Красной Армии. Каждый стремился оставить надпись на память на руинах символа нацистской Германии. Желающих было так много, что вокруг установили кордоны и новоприбывших пропускали к Рейхстагу небольшими группами по восемь-девять человек. В конце концов очередь дошла и до Шатравко. Уложив друг на друга несколько обломков и встав на них, он смог дотянуться до свободного от автографов места. Но что написать? Многие из его ребят оставляли на стене название местности, в которой они родились. Шатравко был рожден в Харькове, но под влиянием внезапно возникшего чувства он вдруг нацарапал: «Я из Сталинграда».

Битва за Сталинград стала чрезвычайным эмоциональным потрясением для многих его защитников, но далеко не обо всем они могли рассказывать. Красная Армия была частью коммунистического режима, который требовал лакированного изображения реалий войны. Сталинград стал выполнять функцию своего рода коммунистической иконы, поэтому официальная история тех событий была преображена порою почти до неузнаваемости ради преувеличения славы государства. Подобный цинизм коробил даже убежденных коммунистов, воевавших под Сталинградом.

Гамлет Даллакян был работником штаба при Еременко и Хрущеве, когда они старались организовать защиту города в конце лета 1942 года. Он признает: «Мы не могли описывать, как все происходило, в течение очень долгого времени. Мы боялись быть откровенными. На самом деле на ранних этапах битвы мы, конечно, сомневались, что удержим город. У нас было слишком мало регулярных войск, и нам приходилось рассчитывать на плохо обученных новобранцев из гражданского населения. У нас не было сил, чтобы защитить город. Однако упоминать о том, что Сталинград мог пасть, было запрещено. Если бы я проговорился, то меня могли арестовать. Хотя многие люди думали так же, как я».

Даллакян продолжает: «Утверждение, что во время оборонительного этапа битвы наши солдаты не потеряли веру в окончательную победу, было пропагандистским мифом. Никто не говорил о победе в то время. Мы были поглощены одной мыслью – просто удержаться. Настроения изменились, только когда мы окружили немцев. Правда, это случилось довольно быстро. И только тогда возникла убежденность, что мы выиграем битву и в конечном счете всю войну».