Ну, не сердись за глупое письмо, ну не знаю, стоит ли тебе писать в Сочи о скучных вещах, которых, к сожалению, достаточно в московской жизни. Поправляйся. Всего хорошего.

Целую. Надя.

P.S. Зубалово абсолютно готово. Очень, очень хорошо вышло.

И. В. Сталин – Н. С. Аллилуевой. 8 октября 1930 г.

Татька!

Получил твое письмо.

Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить.

Что это значит? Хорошо или плохо?

Новостей у меня, к сожалению, никаких. Живу неплохо, ожидаю лучшего. У нас тут испортилась погода, будь она проклята. Придется бежать в Москву.

Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ездить не собираюсь.

Целую очень [м]ного, к[р]епко [м]ного. Твой Иосиф^>68.

А. Ларина-Бухарина[31]: Как рассказывал Н.И. [Бухарин], первым, кто увидел Надежду Сергеевну мертвой, кроме няни, пришедшей ее разбудить, был Енукидзе, которому няня Светланы решилась позвонить, побоявшись сказать об этом первому Сталину. Не это ли послужило причиной того, что А. С. Енукидзе убрали раньше остальных членов ЦК?^>69

С. И. Аллилуева: Мои тетки… говорили, что событие само по себе настолько потрясло всех тогда – что все растерялись и заботились лишь о том, чтобы как-то скрыть случившееся. Поэтому к телу не были допущены врачи, не было медицинского заключения, в некрологе таинственно сообщалось о «неожиданной кончине в ночь на 9-е ноября». Не разрешили даже набальзамировать тело до дня похорон; в дом никого не пускали.

Письмо И. В. Сталина дочери

Антипатия, страх, ненависть к фигуре отца были столь сильны в тот год, что немедленно распространился слух об убийстве.

Это казалось многим более правдоподобным, чем самоубийство молодой здоровой женщины, на стороне которой была общая симпатия. Мне приходилось не раз слышать разнообразные версии убийства самые противоречивые, но сводившиеся к одному: что оно было совершено руками отца.

Между тем, по словам моих теток (маминой сестры Анны Реденс и жены ее брата Евгении Аллилуевой), отец был потрясен больше всех, потому что вполне понял, что это был вызов и протест против него^>70.

Долгое время сведения о личной жизни Сталина оставались «большим секретом» для широкой публики. Даже в годы перестройки, несмотря на провозглашенную гласность, не увидела свет его переписка ни с матерью, ни с женой. Эти письма были опубликованы лишь в 1993 году. Переписка генсека с женой свидетельствует о непростых отношениях. Ссоры между супругами то затухали, то разгорались с новой силой. Поводы были самые разные. В конце августа 1929 года Сталин пишет жене, уехавшей из Сочи в Москву: «Оказывается, мое первое письмо (утерянное) получила в Кремле твоя мать. До чего надо быть глупой, чтобы получать и вскрывать чужие письма».

Что же касается документально подтвержденной информации о связи Сталина с Лидией Перепрыгиной, то она попала на страницы массовых изданий еще позже. Правда, первым об этой истории поведал советским читателям сын известного революционера А. В. Антонов-Овсеенко в книге «Сталин без маски» (М., 1990). «Документы по этому делу, – писал он, – зачитал на заседании Политбюро… Серов».

Однако никакими документальными свидетельствами автор не располагал. Он ссылался на слова члена Комитета партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС в 1956–1962 годах О. Г. Шатуновской (1901–1990). Заметим, что воспоминания самой Шатуновской увидели свет только в 2001 году. Впрочем, в них говорилось, что никаких документов КПК после отправки на пенсию у нее не хранилось. «Но я же, конечно, ничего не взяла из ЦК, из этих материалов, – рассказывала Шатуновская. – Этого же достаточно было, чтобы опять сесть, аяи так просидела семнадцать лет»