. Вообще говоря, частная собственность на средства производства оставалась под запретом (семейные наделы нельзя было продавать и передавать по наследству). И все же выходило, что крестьянам нужно создавать стимулы в виде частного скота и продажи на рынке хотя бы части продукции их колхозов. Стимулы приходилось создавать и для рабочих в виде дифференцированных заработков [624]. Промышленным предприятиям, находившимся в собственности и под управлением государства, не позволялось вступать друг с другом в прямые рыночные отношения, но они делали это незаконно. «Необходимость избегать остановки производства, – объяснял один функционер из Магнитогорска, – вынуждает предприятие любыми возможными методами изыскивать другие источники требуемого сырья» [625].

Сюрпризы продолжались. Сталин вернул Шапошникова на важную должность в столице, назначив его начальником Военной академии имени Фрунзе, а 7 мая 1932 года даже письменно извинился перед Тухачевским за то, что осудил как «красный милитаризм» поданную им в январе 1930 года записку с нереальными задачами по перевооружению. «Ныне, спустя два года, – писал Сталин (копия его послания была адресована Ворошилову), – когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма – не во всем правильными». Сталин отмечал, что Тухачевский предлагал создать армию мирного времени не в 11 миллионов (согласно обвинениям Шапошникова), а в «восемь миллионов душ» и делал предположение, что создание шестимиллионной хорошо снабжаемой и хорошо организованной армии «нам более или менее по силам». (Численность советских вооруженных сил на тот момент все еще не превышала одного миллиона.) К этому он добавлял: «Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма [1930 год] с некоторым опозданием» [626].

Что дальше? Сталин долгое время запрещал направлять в деревню больше потребительских товаров, чтобы стимулировать сдачу крестьянами хлеба, но сейчас он согласился и на это [627]. Он даже пошел на импорт зерна («Уже куплено в Канаде дополнительно три миллиона пудов хлеба, – телеграфировал он 8 мая партийному боссу Восточной Сибири. – Свою долю получите») [628]. Впрочем, показательно, что Сталин не выступал в роли инициатора хотя бы каких-либо из этих уступок; к тому же от него неизменно исходили жесткие напоминания о необходимости безусловного выполнения установленных центром заданий по поставкам и о вероломных капиталистах [629]. В отличие от Ленина в 1921 году Сталин не желал допускать «отступления» или неонэпа [630]. В таком подходе отражалось его нежелание признавать любые свои ошибки, стремление сохранить свой авторитет первого лица системы и полная идеологическая неуступчивость [631].

Резкий контраст с СССР составляла Монголия, советский сателлит. Фанатики из Монгольской народной партии, подзуживаемые советниками из Коминтерна, объявили «классовую войну» «феодализму», конфискуя поместья, подвергая разграблению буддистские монастыри, убивая знатных людей и лам и принуждая скотоводов к коллективизации [632]. Погибла по крайней мере треть поголовья скота – главного богатства страны. Резко выросла инфляция, наблюдалась нехватка многих товаров. Весной 1932 года в обстановке слухов о том, что либо престарелый панчен-лама (находившийся в тибетском изгнании), либо японцы приведут войска для освобождения Монголии от коммунистической оккупации, четыре провинции на северо-западе страны были охвачены восстаниями, во главе которых стояли ламы [633]