Русская элита, обычно относившаяся к крестьянскому обществу как к чему-то отсталому и чужеродному, разделяла намерение преобразовать его [433]. (Хотя на самом деле сторонний наблюдатель мог рассматривать русское правительство как отдельное общество, отчужденное от империи в целом и особенно от крестьян, составлявших подавляющее большинство населения [434].) В глазах элиты крестьянский вопрос был в первую очередь вопросом экономики, поскольку русский истеблишмент пришел к мнению об усиливавшемся обеднении крестьян; некоторые должностные лица, включая Витте в его бытность министром финансов, объявляли «крестьянское неустройство» главным препятствием к индустриализации и геополитическому усилению России [435]. Столыпин шел еще дальше, рассматривая крестьянство как политическую проблему, определяющую облик режима. Такая точка зрения не была уникально российской. Прусские реформаторы 1820-х годов, стремясь пресечь влияние французской революции, утверждали, что крестьяне-собственники – единственные надежные защитники правопорядка и государства [436]. Точно так же считал и Столыпин. Вместо того чтобы возлагать вину за сельские беспорядки на сторонних «революционных агитаторов», Столыпин указывал на низкий уровень жизни в деревне, отмечая при этом, что крестьянские волнения в 1905–1906 годах в значительной степени носили общинный характер [437]. Более того, исходя из своего знакомства с западным приграничьем, где не было общин, Столыпин делал вывод о том, что процветающая деревня, населенная хозяевами-индивидуалистами, – мирная деревня. Соответственно, его аграрная реформа, проводившаяся согласно указу от 9 ноября 1906 года, имела своей целью поднять сельскохозяйственную производительность и ликвидировать основу крестьянских волнений путем создания среди крестьян класса независимых собственников, которые получат от государства кредиты и доступ к технологиям, а дальше будут предоставлены сами себе. Иными словами, Столыпин стремился преобразовать как физический сельский пейзаж, заменив разрозненные земельные наделы, получаемые от общины, консолидированными фермами, так и психологию жителей села [438].

В глобальном плане для эпохи, когда Столыпин занимал должность премьер-министра, было характерно повышенное стремление к расширению возможностей государства. Общества с государственным устройством всех типов – от французской Третьей республики до Российской империи – осуществляли амбициозные проекты, такие, как сооружение каналов, шоссе и железных дорог с целью повышения сплоченности своих территорий и рынков. Кроме того, они поощряли заселение новых земель, субсидируя фермеров, осушая болота, укрепляя берега рек дамбами и проводя ирригацию полей. Подобный государственный курс на преобразования – строительство инфраструктуры, управление населением и ресурсами – нередко сперва испытывался в заморских владениях (колониях), а затем брался на вооружение в метрополиях; бывало и так, что сперва им занимались в метрополии, а затем применяли за рубежом или в тех регионах, которые считались имперской периферией. Страны, в которых установилось правовое государство, при управлении своими заморскими территориями нередко воплощали в жизнь многие принципы социотехники, характерные для стран, в которых отсутствовало правовое государство, но что касается метрополий, либеральные государства отличались от авторитарных в плане того, какие практики считались приемлемыми или возможными