. («Патриарх» среди всех делегатов, Михa Цхакая с Кавказа, был 39-летним.) Однако Джугашвили наблюдал на съезде партии, как провинциальные делегаты, включая и его самого, нападали на политические предложения Ленина, несмотря на разницу в возрасте, и как вождь большевиков уступал, объясняя это тем, что он был эмигрантом, утратившим связь со страной. «Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного, – впоследствии вспоминал Сталин. – Каково же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных» [377]. (В работах Сталина 1906–1913 годов содержатся всего две цитаты из Ленина.) Разумеется, в конце концов Ленин стал незаменимым наставником Сталина, но прошло какое-то время, прежде чем этот грузин – как и почти все прочие представители левых сил – оценил ленинскую силу воли, способную изменять ход истории. В любом случае, пока будущие российские революционеры из социал-демократов яростно грызлись друг с другом по поводу сущности грядущей революции (будет ли она буржуазной или социалистической) и структуры партии (должна ли она быть массовой или «профессиональной»), в России уже начался стремительный распад царизма, делавший революцию неминуемой.

Распад и спасение

Пока Джугашвили организовывал в Чиатуре «красные сотни», 8 октября 1905 года – вслед за подписанием русско-японского мирного договора – Санкт-Петербург охватила всеобщая забастовка. В течение пяти дней по всей империи прекратило работу более миллиона рабочих, парализовав телеграф и железнодорожное сообщение. Власти не могли ни вернуть армию с полей сражений – после прекращения военных действий на Дальнем Востоке по-прежнему находилось более миллиона русских солдат, – ни использовать ее для наведения порядка в стране. Примерно 13 октября был создан Санкт-Петербургский совет в качестве комитета по координации забастовки; он просуществовал около пятидесяти дней, причем в течение двух недель его возглавлял Лев Троцкий, плодовитый автор и видный социал-демократ, недавно вернувшийся из изгнания [378]. 14 октября были оглашены предупреждения о репрессиях, а на следующий день власти на год закрыли престижный столичный университет. Представители истеблишмента, включая членов обширного семейства Романовых, заклинали Николая II пойти на политические уступки, чтобы преодолеть отчуждение режима от общества. Во всей Европе лишь в Османской империи, княжестве Черногория и Российской империи до сих пор отсутствовал парламент. Царь, которого призывали к изменениям, представлявшим собой посягательство на самодержавный принцип, и к созданию согласованно работающего правительства, писал своей матери, вдовствующей императрице датского происхождения: «…министры, как мокрые курицы, собирались и рассуждали о том, как сделать объединение всех министерств, вместо того, чтобы действовать решительно» [379]. Только что вернувшийся из Портсмута Сергей Витте, сторонник самодержавия, вновь оказавшийся в фаворе, спешил воспользоваться моментом, указывая царю, что у него есть два пути к спасению самодержавия: либо даровать стране конституцию и гражданские свободы, а прежде всего учредить правительство, состоящее из координирующих свою работу министров, либо найти кого-нибудь, кто мог бы подавить волнения [380]. 15 октября Николай II спросил наиболее доверенного из своих придворных, твердолобого Дмитрия Трепова, который был архисоперником Витте, сможет ли он, Трепов, недавно назначенный генерал-губернатором столицы, восстановить порядок без массовых жертв среди гражданских лиц. Трепов 16 октября ответил: «подстрекательство достигло уровня, при котором представляется сомнительным избежать кровопролития»