. Ребята доставали светские книги в так называемой Дешевой библиотеке, которую содержало Общество Чавчавадзе по распространению грамотности, и в букинистическом магазине у хозяина-грузина. Кроме того, Джугашвили покупал такие книги в лавке в Гори, принадлежавшей одному из членов общества Чавчавадзе. (Как вспоминал книготорговец, будущий Сталин «много шутил и рассказывал смешные истории из семинарской жизни» [135].) Как почти в каждом учебном заведении Российской империи, ученики-заговорщики тайком проносили книги в семинарию, читая их по ночам, а днем пряча. В ноябре 1896 года инспектор семинарии отобрал у Джугашвили перевод «Тружеников моря» Виктора Гюго после того, как уже застал его за чтением романа того же автора «Девяносто третий год» (посвященного контрреволюции во Франции). Помимо этого, Джугашвили читал Золя, Бальзака и Теккерея в русском переводе, а также бесчисленные произведения грузинских авторов. В марте 1897 года он снова был пойман с контрабандной книгой: переводом работы французского дарвиниста, противоречившей православной теологии [136].

Монахи в семинарии, в отличие от большинства православных священников, соблюдали целибат, не ели мяса и постоянно молились, стремясь избежать искушений мира сего. Но вне зависимости от их личных жертв, преданности своему делу или научных степеней, в глазах грузинских семинаристов все они были «деспоты, капризные эгоисты, думающие только о собственных перспективах», и особенно о том, как стать епископами (статус которых в православной традиции близок к апостольскому). В свою очередь, Джугашвили, разумеется, сам по себе вполне мог лишиться интереса к религии, но семинарская политика и поведение монахов ускорили его разочарование, в то же время придав определенную решимость его бунтарству. Его как будто бы отличал только что назначенный новый инспектор семинарии, иеромонах Дмитрий, которому учащиеся дали презрительную кличку «Черное пятно». До того как стать инспектором (в 1898 году), одетый в черную рясу толстяк Дмитрий преподавал в семинарии Закон божий (с 1896 года). Несмотря на то что в миру он был грузинским дворянином, носившим имя Давид Абашидзе (1867–1943), он проявил себя еще большим ненавистником всего грузинского, чем зараженные шовинизмом русские монахи. Когда Абашидзе призвал Джугашвили к ответу за то, что тот держал у себя запрещенные книги, последний подверг критике слежку за учащимися семинарии, обозвал инспектора Черным пятном и получил за это пять часов в темном карцере [137]. Впоследствии, в годы своей диктатуры, Сталин выразительно описывал жизнь в семинарии, где процветали «шпионаж, залезание в душу, издевательство». «…в 9 часов звонок к чаю, – объяснял он, – уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики» [138].

Это отчуждение происходило постепенно и не стало полным, но все же семинария, в которую Джугашвили так стремился поступить, отталкивала его от себя. Нелегальный читательский кружок, в который он вступил, поначалу не ставил перед собой никаких революционных целей. Однако вместо того, чтобы примириться с интересом студентов к тому, что как-никак представляло собой лучшие образцы художественной литературы и современной науки, и контролировать этот интерес, богословы ответили запретами и гонениями, как будто им было чего бояться. Иными словами, радикализм среди учащихся насаждался не столько их кружком, сколько самой семинарией, хотя и неумышленно. Троцкий в своей биографии Сталина красочно описывал русские семинарии, которые «славились ужасающей дикостью нравов, средневековой педагогикой и кулачным правом»