Но какое там… "Универсальной наукой, призванной направлять все стороны учебно-воспитательной работы", чушь сия была лишь в буйном (точнее – вредительском) сознании ее адептов. Объявив педагогику "эмпирикой и наукообразной дисциплиной", они взяли на себя обязанности "направления всего учебного процесса с точки зрения педологизации школы и педагога". Ладно бы на самом верху – нет, в каждой школе имелась своя организация педологов, представители которой занимались "воспитательной работой". Воспитывать они, конечно, не умели, но лезли к школьникам и их родителям с дурацкими анкетами и тестами, чтобы потом, по сомнительным результатам своих экспериментов, отправлять ребятишек в "специальные школы и классы для детей трудных, умственно отсталых, психо-невротиков". И хоть мы разрешили им создать две-три такие школы на всю страну, они плодили их десятками. А еще осуществляли "контроль за политическими воззрениями" учителей и школьников с родителями, занимались "определением профессии оканчивающих школы" а также "педологический возраст и степень умственной одаренности" дошкольников. "Форменное издевательство над учащимися", "противоречащие задачам советской школы и здравому смыслу", – так, кажется, говорилось в нашем постановлении?^>129 И не только это говорилось, было там и о "вредной деятельности" и о "преступной безответственности", и о "невежестве руководителей", и о "вопиющем невнимании" с "головотяпском пренебрежением к делу". На целый приговор набралось.

А он и был, этот приговор. Расстрельный приговор. Нет, там не было про невежество и головотяпство: за это у нас расстреливать нельзя – дураков на Руси жалеют. У нас за глупость не стреляют, у нас стреляют за шпионаж, вредительство… Вот и умер Бубнов^>130 не дураком – врагом народа. Странно даже, почему я не заметил это слабоумие, когда с его помощью боролся с троцкистами в армии? Хотя, как заметить: начальник Политического управления РККА тогда просто выполнял мои указания, у наркома же просвещения был самостоятельный участок работы. Вот и показал себя. Дураком показал. Посему простым педологам было предложено стать педагогами, а их начальнику – полизать сковородки в аду. Вряд ли его на облачко определили и арфу в руки дали – не та музыка получится.

Хотя, в православии рай и, особенно, ад не очень подробно описаны. Это у католиков целое учение на сей счет имеется, но что нам до католиков. Их у нас пятьсот тысяч всего, а православных – сорок один миллион с хвостиком. С немалым, должно быть, хвостиком – не все же участники переписи в тридцать седьмом честно сообщили о своем безбожии.

Вопрос о вере по моей инициативе в переписную анкету был включен – как знал… Остальные не догадывались о бесплодности насаждения безбожия: посмотрели – прослезились. И начали мне записки писать: сперва Маленков, затем Ежов… Мол, добить гадину, запретить РПЦ, религиозные общества… Что ж, гадину добить надо, только троцкистскую гадину. А священников и так постреляли достаточно – тысяч восемьдесят, пора остановиться. Точнее, остановить.

Вообще-то, я еще в тридцать третьем это торможение начал. Правда, не со священников – с храмов.»

Сталин вспомнил принятое тогда решение Политбюро.^>131

"В период с 20– 30 гг. в Москве и на территориях прилегающих районов полностью уничтожено 150 храмов. 300 из них (оставшихся ) переоборудованы в заводские цеха, клубы, общежития, тюрьмы, изоляторы и колонии для подростков и беспризорников. Планы архитектурных застроек предусматривают снос более чем 500 оставшихся строений храмов и церквей. На основании изложенного ЦК считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, что следует считать памятниками архитектуры и русского зодчества. Органы советской власти и рабоче-крестьянской милиции обязаны принимать меры вплоть до дисциплинарной ответственности по охране памятников архитектуры древне – русского зодчества.