"Нежен чех, нежнее чем овечка,

Нету средь славян нежнее человечка.

Дуют пивечко из славных кружечек,

И все уменьшительно – пивечко, млечко…"

Могли бы и без посторонней помощи постоять за родину, но предпочли дуть пивечко. Или млечко. Возможно, этот Бенеш и не виноват вовсе в сдаче без боя своей страны – просто понимал, что не создан его народ для войн. А, скорее, просто не подготовлен властями (тем же Бенешем, в том числе) к самостоятельной борьбе: не говорили власти народу, что если никто ему на помощь не придет, то разберемся с немцами и без посторонних. Но власти верили союзникам и получили сполна за свою веру.... Словами Черчилля: "если бы чехов предоставили самим себе, если бы им сказали, что они не получат помощи от западных держав, они могли бы добиться лучших условий, чем те, которые они получили". Сразу после Мюнхена произнесены – с парламентской трибуны. Так что есть в Англии приличные люди.... Не только Черчилль, их военно-морской министр^>54, например, протестуя против сговора с Гитлером, ушел в отставку, сказав напоследок в том же парламенте: "Премьер-министр считает, что к Гитлеру нужно обращаться на языке вежливого благоразумия. Я полагаю, что он, лучше понимает язык бронированного кулака…"А Черчилль добавил: "западным демократиям вынесен ужасный приговор: тебя взвесили и нашли легковесным".

Бенеш, кстати, в знак протеста тоже в отставку ушел. Выполнил мюнхенское решение своих старших товарищей и – ушел. Что б в сороковом вернуться на прежний пост, но не в свою страну – ее уж два года как не было. Наверное, вскоре придется признать его "правительство в изгнании", да и польское^>55, кстати: надо ж нам сделать хоть что-то приятное новому союзнику – Британии.

А тогда, при Чемберлене, Британия напрашивалась в союзники не нам – Рейху. В том же Мюнхене подписал сей Нэвилл с Гитлером целую декларацию: мол, все вопросы отныне они будут решать мирно, консультируясь друг с другом по любому поводу. И этой филькиной грамотой он от всей души размахивал по возвращении из Германии: смотрите, "я принес мир для нашего поколения"! Что, должно быть, раздражало Даладье: не уважил его Гитлер – предпочел британца французу. Но не долго длилось это раздражение: в декабре тридцать восьмого и про него вспомнили, подписали с ним такую же декларацию. Небось радовался, настолько радовался, что не заметил, как в промежутке между подписанием этих деклараций Гитлер натравил на Чехословакию своих (или почти своих) шакалов – Польшу с Венгрией. Небось, с его подачи стали они предъявлять претензии чехословацкому обрубку: мол, чем мы немцев хуже, отдайте нам заселенные нашими братьями территории. И, не дождавшись ответа, ввели на эти территории свои войска. Сперва польские, затем – венгерские.

Ну ладно, нас это особо не касалось, но в тридцать девятом началось нечто новое, нам не безразличное.... Разговоры про Закарпатскую Украину. Как публичные, так и приватные. Некий близкий к Чемберлену сэр^>56 сообщил нашему Майскому: Гитлер покушается на ваши территории. Мол, договаривается он сейчас с Польшей, чтобы та дала автономию украинским территориям, а после стала бы требовать от СССР (вместе с Германией, конечно), чтобы к этой автономии была присоединена и советская Украина. Мол, вы ж согласны с правом наций на самоопределение, так вам и карты в руки. Точнее – карта, чехословацкая карта. Именно игральная, не географическая, с географией в этих рассуждениях наблюдалась полная неувязка.

Но неувязка – неувязкой, а престиж – престижем. Государственный престиж. Пришлось мне лично на XVIII съезде выступать, аж в Отчетном докладе ЦК ВКП(б) эту тему затронуть. До сих пор могу слово в слово повторить свои мартовские слова: