Из всех чудес аджагар мне досталась только вечная жизнь.

Не жалуюсь. Отличная прибавка к человеческому краткому сроку. Только откуда она?

Кто бы объяснил.

С полукровками, вроде рыжей дурехи, все проще простого.

Восьмимерные аджагары из кожи вон лезли, чтобы ликвидировать или хотя бы уменьшить Разломы. Воевали, чтобы новые бреши рваными ранами не рассекали Вселенную.

Ради этого и сотворили всяких нишати, айшар и араччи. Спаривались с аборигенками маломерных миров, приняв обличье их любимых. А потом от этих любимых – уже настоящих, не поддельных – рождались полукровки.

Заместители аджагар на маломерных планетах.

На моей бывшей родине, чтобы с кем-то встретиться, достаточно было назвать широту, долготу, высоту и время. На планете аджагар потребовались бы еще, как минимум, четыре координаты.

Полукровки восстанавливали миры своей аурой, в точности, как и создатели.

Стоило материи какой-то маломерной планеты истончиться, их толкали туда. Давайте, латайте, работайте на благо Вселенной.

Мне роль целителя миров никогда не грозила. Нет у меня таких способностей.

Я лишь не умираю.

Когда-то я сетовал на злой рок, что правда, то правда.

У меня на руках погибла от рака внучка… в свои почти сто лет… И я сломался.

Запил, не покидал квартиру неделями. Почти ничего не ел. Бессмысленно валялся в кровати с бутылкой водки и пультом от телевизора. Тупо перещелкивал с канала на канал.

Мельтешение перед глазами напоминало о том, что еще жив.

Холеные новостные дикторши вещали что-то про осложнение отношений с Европой. Лощеные толстые экономисты – про грядущий кризис. По их виду я скорее предположил бы эпоху всеобщего благоденствия.

Перекачанные мачо из сериалов произносили тошнотнотворно-высокопарные речи влюбленных мальчишек. Симметричные до жути компьютерные звери рассказывали детям о главном.

Я лежал и думал…о смысле бытия… и о том, что теперь делать.

Для всего мира по документам я – внук собственной внучки.

Алкоголизм не убьет меня. Вместе с долгой жизнью я получил от аджагар и регенерацию. Помучаюсь и исцелюсь. Ирония судьбы.

Я подумывал о том, чтобы покончить с собой каким-то верным способом. Таким, чтобы даже мой запас восстановления не справился. Есть такой способ, наверняка. Главное угадать. Иначе – недели ужасающей боли и… новые дни и ночи с мыслью, что я один. Один во всем этом отвратительно чужом, пестром, бешеном мире. В мире, где облака устраиваются на высотки, чтобы передохнуть. Где самолеты объединяют страны, разрезанные морем, разорванные льдами, разделенные тысячами и тысячами километров.

В мире, где для разговора с кем-то достаточно нажать кнопку с горошину размером. Мобильник принесет тебе голос того, с кем, возможно, никогда не увидишься лично.

Этот мир был чужим для меня.

Я родился во времена, когда поезда неделями пересекали государства под перестук колес. Когда от телефона к трубке шел спиральный провод, и, нервничая, мы надевали его на палец. Когда все думали, что здание, выше пятнадцати этажей, будет раскачиваться на ветру, как береза под ураганом.

Это не мой мир… не мои люди.

Они вечно куда-то несутся. Забывая поговорить с близкими, думая – завтра, послезавтра, после работы, отпуска… А потом… приходят лишь к красиво выполненному камню с фотографией. Они пьют, едят, работают строго по расписанию. Платят за удобства жизни общением с родными. За возможность в считанные часы очутиться на другом конце света – диковинными пейзажами. Механические птицы слишком высоко летают. Слишком молнии подобно. Заключенные в их железных тушах люди вместо чудес природы видят в иллюминаторы, в лучшем случае, ватные барханы облаков.