Однажды в девятом классе меня оттаскал за волосы гопник Чайкин, по которому плакал приёмник-распределитель. А я отращивал волосы, увлёкшись чтением журнала «Забриски Rider», посвящённого хиппи.

Я стал жутко бояться гоп-компаний, которые бродили и сосредотачивались на детских площадках в наших просторных дворах.

Ещё я боялся армии и тюрьмы. Потому что там творились «беспредел» и «дедовщина», которые были окрашены в голубые тона. Страх быть «опущенным» превосходил все прочие страхи, даже страх физической боли.

Боль – ерунда. Гораздо страшнее, когда ты теряешь чувство собственного достоинства и становишься жалким существом, над которым поиздевались и надругались сильные и наглые.

Поэтому я стал трепетным, а чуть позже наглым провокатором, который надел футболку «Алиса» для того, чтобы его не трогали. Для того, во-первых, чтобы стать с её помощью сильнее, как бы имитируя брутальность. И, во-вторых, эта имитация давала определённый статус, роль в подростковом обществе. Если ты не просто «слабак» и «ботаник», а крутой парень с ирокезом, который вписывается в картину мира тогдашней молодёжи как, прежде всего, ПОНЯТНАЯ единица, – ты можешь выжить и приспособиться даже в полублатном мире местной гопоты.

У Варлама Шаламова есть рассказ «Заклинатель змей». Там про то, как политический заключённый, интеллигент, приспосабливается к жизни в тюрьме, где заправляют блатные. Он рассказывает им истории, перекладывает романы Гюго и прочее. На «фене» это называется «тискать рóманы». Змеи принимают его как ценное существо, которое приносит им удовольствие, пользу, – и не трогают его, даже привечают, подкармливают.

Так и я. Если мир суров и несправедлив, я буду в нём полулегальным не «фриком», но неким проводником из-за кордона культуры. Кем-то, кто может «достать дурь», дилером музыки и литературы. Поржут и отпустят.

Дело в том, что я мизантроп. Горько в этом сознаваться, но это так, и ничего с этим не поделаешь.

Я люблю своих близких, родителей, женщину, с которой живу… очень люблю, до глубокого взаимного проникновения, до самого донышка. Любою своих друзей, Таню, Олю, Андрея, Лену… Очень ценю, ухаживаю за ними, тщательно подбираю темы для бесед, звоню, назначаю свидания. Мы беседуем обо всём на свете, у меня практически нет от них секретов. Эти беседы могут быть психологически-философскими, политическими, бытовыми, просто душевными, в общем, насыщенными и оставляющими твёрдый глубокий след в сознании и сердце на день, на неделю, на всю жизнь.

Не все люди умеют дружить. У Симы, например, нет друзей в моём понимании – друзей, с которыми ты постоянно на связи, с которыми надо обязательно обсудить текущие дела и проблемы, радости, достижения, просто состояния, которые переживаешь.

Я не могу без своих друзей. Они для меня – прочный панцирь, защита от любых бед и катастроф, которыми богата жизнь. Друзья меняются. Редко, но меняются. Иногда сойдёшься с человеком, прильнёшь к нему, а он оказывается лишним, не понимающим, с какой-нибудь чертой, которая для тебя оказывается непереносимой. Расстаёшься и знакомишься с другими, которые уже входят в сердце, как пазл в пазл.

Не всегда я был окружён друзьями. Долгое время у меня был один друг – Ваня, потом Миша…

Теперь у меня несколько друзей. Я догадываюсь, почему это так.

Во-первых, когда вкладываешься полностью, без остатка в отношения с одним человеком, а он внезапно меняется или просто уходит, предаёт и плюёт туда, где была ваша дружба… Это очень тяжело, непереносимо. Образуется вакуум, который психологи называют пустотой. Интроецированный объект потерян, и в душе вместо его образа рана и кровь.