Я бережно храню снимок, где мы с Лизой стоим на Аллее праведников, возле дерева, посаженного в память о том, кто рисковал не только карьерой, но и самой жизнью ради спасения сынов и дочерей чужого ему народа. Народа, который на глазах у всего мира был брошен на растерзание бесам Холокоста.

Я вырос в СССР и был воспитан от октябрёнка до комсомольца под лозунгом «Смерть фашистским гадам!» Но дело не в одних лозунгах. О страшном лике нацистского дьявола я знал не только из книг, фильмов и походов в музеи: мой родной дед сгинул в 42-м в карельских болотах. Однако, лишь очутившись там, на Святой земле, посреди Вечного города, где даже прах на камнях хранит следы библейских легенд, я впервые осознал весь ужас той Катастрофы и задумался над тем, насколько несправедливо устроен наш мир.

Встречая на улицах Иерусалима иудеев-хасидов и иудеев-ортодоксов, православных монахов, паломников-мусульман, армянских священников, чей народ тоже столкнулся с ужасом геноцида, я впервые задался вопросом: как Бог – если Он на самом деле есть – мог допустить такое? Чем все эти люди – а среди них были и немощные старики, и невинные младенцы, и женщины на сносях – могли прогневить Его? За что Он обрёк их на смерть в газовых камерах, рабский труд, марши смерти, изгнание из родных жилищ, унижения в гетто, нищету и годы скитаний по чужим краям?

Конечно, это не было лейтмотивом нашей с Лизой поездки. Мы были молоды, здоровы и беззаботны. В те дни ещё никто не верил в скорый распад Союза, и мы смотрели в будущее ясным взором, строя планы на долгую и счастливую жизнь…

Не стану врать: гуляя по улицам Старого города, мы не упивались величием и торжественностью момента, не впадали в трепет перед святынями трёх религий, не искали на каждом камне следы посоха Давида и ни о чём не просили Создателя у Стены плача. Мы просто шли лёгким шагом по каменным плитам, касались ладонями шершавых стен, разглядывали людей в диковинных нарядах и даже не подозревали о том, что этот город, который на древних картах не зря изображали центром мира, в каком-то смысле изменит и нашу судьбу.

А дело было в той единственной ложке тёмной, липкой и пахучей жидкости, что омрачала наш с Лизой медовый месяц.

Наша поездка пришлась на перестроечные годы, когда махина железного занавеса уже начала свой скрипучий путь вверх, когда понемногу налаживались дипломатические связи между СССР и Израилем, а на бледном и насупленном лике отношений двух стран уже зардел здоровый румянец.

Но несмотря на некоторые послабления (ещё за пару лет до того наша поездка оказалась бы просто невозможной), по-прежнему действовал заведённый порядок: все граждане СССР – за исключением разве что партийных аппаратчиков и разведчиков-нелегалов – считались политически незрелыми «плохишами», готовыми в любой момент поддаться провокации или, того хуже, продать за мятную жвачку какую-нибудь государственную тайну.

Этой ложкой дёгтя и третьим лишним на нашем празднике жизни оказался так называемый «руководитель группы». Он ходил за нами везде, не жалея подмёток, и пугал случайных прохожих своим цепким взглядом профессионала на каменном лице, перед каким смущённо терялись даже Иудейские горы.

Хотя «пристяжному» в нашей тройке было уже лет под сорок, мне сдаётся, что эта поездка в капстрану и для него была в новинку. Для настоящих зубров разведки наверняка нашлись куда более ответственные задания: в конце концов, мы с Лизкой были не бог весть какими важными персонами – вчерашние студенты с незапятнанной биографией, отличники учёбы, не пропускавшие без уважительной причины ни комсомольских собраний, ни коммунистических субботников.