– Теперь мне понятно, чего вы боитесь, Олег Николаевич. Необратимых изменений личности, способных сделать из вас злодея? Так ведь вы не консул и не диктатор. Вы при всём желании не сможете устроить террор в масштабе страны. Не зря бодливой корове бог рогов не дал.

– Да разве дело в масштабе? В арифметическом количестве жертв? Творить зло, не ведая, что творишь, – вот что самое страшное. Сулла был безжалостным, беспринципным дьяволом, но он до конца жизни сохранил здравый рассудок. Поэтому имел возможность остановиться по своей воле. Кстати, он-таки остановился: сказал «хватит», satis! – и добровольно сложил с себя полномочия диктатора. И Аугусто Пиночет Угарте в своё время поступил так же. А вот Гай Марий так и не сумел затормозить – бедняга даже не понимал, что катится по наклонной вниз…

– Олег Николаевич, да вы просто перестраховщик! Бьёте в набат, хотя ещё даже жареным не запахло.

– Возможно, Евгений Андреевич, возможно. Только если вдруг полыхнёт, тогда уже поздно будет…

Пожалуй, я не стану подробно описывать многие банальные, бесславные, а порой и просто безобразные эпизоды нашего ночного круиза, стартовавшего под жёлтым флагом. (Воистину, как вы яхту назовёте, так она и поплывёт!) Следующим нашим причалом оказалась какая-то задрипанная пивная, а после её закрытия – лавочка у стола для домино во дворе многоэтажного дома, откуда нас вскоре турнули возмущённые жильцы. К тому времени мы с Полозовым уже успели выпить на брудершафт и перешли на «ты», но ещё много не добрали до той кондиции, когда собутыльники обычно поднимают вопрос о взаимном уважении. Вместо этого мы принялись обсуждать, как относится к нам обоим одна отсутствующая дама в интересном положении:

– Ты не обижайся, Олег Николаевич, – начал Полозов, подняв новый тост и выпив за Светино здоровье. – Но ведь я не глупей тебя. Внешне я привлекательней и физически крепче – хотя бы потому, что моложе. И возможности мои как защитника гораздо шире. Видит она меня почти так же часто, как тебя, – мы почти всё свободное время проводим вместе. Тогда почему она именно в тебе ищет заступника? Выходит, она доверяет тебе, считает, что на тебя можно положиться? А мне не доверяет, от меня ничего хорошего не ждёт?

– И ты не обижайся, Евгений Андреевич, – отвечал я ему. – Я по возрасту гожусь тебе в отцы, поэтому скажу без обиняков: ты рассуждаешь, как пацан. Если кто-то – например, папа, – тебя похвалил, то ты хороший мальчик. А если кто-то другой, – тот же учитель в школе, – тебя отругал, то ты плохой. Только ты не учёл, что родитель может быть пристрастным, а педагог просто встал не с той ноги. А ты всегда такой, какой ты есть.

– Допустим, в твоих словах есть резон. Но так тоже нельзя. Нельзя же всё время жить с закрытыми глазами, наплевав на чужое мнение? Эдак можно совсем загордиться, потерять чувство реальности.

– А ты его не теряй. Ты, наоборот, раскрой глаза пошире и задай себе вопрос: а судьи кто? А судьи у нас – больная девочка с сознанием испуганной птички. Что тебе до её мнения? И вот уж не думал, что в моём нынешнем положении смогу стать предметом чьей-то зависти или ревности.

– Поправь меня, если я где-то ошибусь, но в былые времена, когда ещё не изобрели разные датчики и анализаторы, рудокопы брали с собой в шахту клетку с канарейкой. И именно маленькая глупая птичка без ошибки чуяла то, что не мог почуять ни один человек с его могучим умом. Поэтому вопрос всё тот же: что со мной не так? Какую червоточину она во мне разглядела?

– Да, верно, была такая практика с канарейками. От неё отказались совсем недавно, в конце прошлого века. Вот только птичка чаще всего погибала, отравившись рудничным газом. А на Свету твои эманации не действуют вообще никак. Она тебя не боится и не избегает. И сейчас напротив тебя сидит человек, который вполне тебя уважает и доверяет тебе как защитнику. Поэтому следующий тост за тебя! Если бы не ты, я бы сейчас коротал дни очень далеко отсюда и наверняка не в такой приятной компании.