Несколько мгновений он давал этому впечатляющему заявлению усвоиться, а затем вознамерился продолжить, но тут заговорил Филип:

– Ну, в таком случае почему вы хотите, чтобы я это публиковал? Я всего лишь маленький издатель.

– Верно. Однако из маленьких желудей способны вырасти дубы. И кроме того, – признался он, – надо бы покаяться, что вы не первый издатель, к которому я обратился. Мое предложение рассматривали крупнейшие лондонские учреждения. Надеюсь, вас это не обижает.

– Вовсе нет. Скольким другим издателям вы уже отправляли это?

– Семидесяти шести.

Филип осмыслил это и сказал:

– Что ж, полагаю, фотографии старого Дройтуича могут показаться некоторым слишком нишевыми…

– Даже если добавить к ним Фекенэм, – услужливо встрял Бенджамин.

– Фотографии – лишь повод, – сказал Питер. – Как я уже успел сообщить, текст – вот что важно. История. Итак, то, что я собираюсь вам изложить… – голос сделался еще тише, – обязано остаться в стенах этого сарая.

Бенджамин с Филипом торжественно кивнули.

– Как я понимаю, вы заметили, что у этих фотографий общее? У всех людей на этих снимках?

Филип внезапно догадался, к чему все это.

– Продолжайте, я всему поверю, – произнес он устало.

– Общее у них вот что: все эти люди – урожденные англичане. Так вот, название моей книги – “План Калерги”, и вступление у нее о том, что, захоти вы сделать такие снимки в наши дни…

И тут уж полоумная мешанина соображений посыпалась из Питера Стоупса без запинки. Кроме того, Филип, уже изучивший подобные верования несколькими годами ранее, был с мыслями Стоупса знаком. Белые народы Европы вроде как подвергаются постепенному геноциду. Их медленно изводят под корень, и весь этот процесс – дьявольское изобретение одного австрийского аристократа начала ХХ века по имени Рихард фон Куденхове-Калерги. “План Калерги”, как его называют некоторые, – программа создания панъевропейского государства, в котором, по словам из его книги “Praktischer Idealismus”[23], “человек далекого будущего будет смешанных кровей. Будущая евразийско-негроидная раса, внешне похожая на древнеегипетскую, заменит разнообразие народов разнообразием личностей”. И это геноцидное панъевропейское государство, конечно, уже окрепло и вершит свое злодейство – Европейский Союз, а Калерги – ни много ни мало его духовный основатель.

Через несколько минут Бенджамин с Филипом шагали к своим машинам под февральской моросью, а Питер Стоупс и его шесть старых открыток были посланы куда подальше главным редактором “Чейз Хисторикл” в очень откровенных выражениях.

– Так что же, он все это выдумал? – спросил Бенджамин.

– Ой, нет – Калерги существовал, он, возможно, и впрямь основатель Евросоюза, если хочется докопаться до истоков, – ответил Филип. – Но просто поражает, как эти люди извращают его идеи. Вероятно, мое замечание, что чокнутые безобидны, несколько наивно.

– Нет, вряд ли. – Бенджамин добрался до машины первым и завозился с ключами. – Нам сегодня просто не повезло. Таких, как он, немного.

– Надеюсь, черт бы драл. Давай где-нибудь в другом месте в следующий раз увидимся?

– Не-а, мне здесь нравится. – Бенджамин пристегнулся, захлопнул дверцу и открыл водительское окно. – Это всегда приключение. Никогда не знаешь, что обнаружишь. Иногда хорошее, иногда гадкое, чаще всего странное донельзя. Но такая вот она, Англия. Никуда от нее не денешься.

Он помахал из окна, отъезжая, Филип стоял и махал ему вслед, а затем горестно покачал головой и задумался, не слишком ли далеко зашла у Бенджамина эта его невозмутимость.

Иэн много рассказывал о своей матери. Об отце, который умер, когда Иэн был еще подростком, или о старшей сестре Люси, вышедшей замуж и переехавшей в Шотландию, – редко, и со всей остальной семьей он отношений словно бы не поддерживал, зато мать была, очевидно, важной фигурой в его жизни. Она жила одна в деревеньке где-то рядом со Стратфордом-на-Эйвоне, и каждое воскресенье Иэн ездил ее навестить. Софи (все равно склонная чрезмерно анализировать свои отношения, но особенно в данном случае, поскольку решительно постановила –