В поисках гуаявы брожу я по свету,

Но не могу отдохнуть,

потому что не встретил такой гуаявы,

чтобы понравилась мне и задержала мой путь.

И множество голосов подхватывает:

Куда судьба не бросает только мужчину,

Чтобы нашел он свою женщину…

Гуаяву- гуаяву- гуаяву- гуаяву- гуаяву…

Гуаяву- гуаяву- гуаяву- гуаяву- гуаяву-

Выходит хозяин заведения и объявляет, что вскоре прибудет несравненная Росалинда, мы ее ждем… Часа через полтора таких объявлений через зал проходит женщина в меховой накидке, за ней следует негр с огромным барабаном, и они скрываются за дверью, ведущей в служебные помещения.

– Наконец прибыла несравненная Росалинда! Сейчас мы увидим выход несравненной Росалинды!

Погасили свет, негр застучал в свой барабан. Росалинда вышла завернутой в мягкую ткань, а когда, танцуя, ее скинула, обнаженное тело заблестело во вспыхнувшей подсветке, и засверкала узенькая полоска, проходившая между ног.

Свет стал ярче, и я засмеялась, когда Росалинда приблизилась к нашему с Хулио столу – меня как будто щекотал кто-то изнутри в области солнечного сплетения, а Хулио оценивающе оглядел ее и склонил одобрительно голову. Росалинда, же раскачивая бедрами, полуотвернулась, вновь повернулась к нам и затем направилась к следующему столу и обошла все. Ее тело было молодым, стройным, гладким, узкие бедра сливались мягкой линией с торсом, а грудь была маленькой: почти детская припухлость в области сосков – мужчины едва сдерживали свое разочарование.

– ¡Gusana! – пошутил Хулио и пояснил значение слова, так как был риск, что я не оценю каламбур. – «Gusana» значит «гусеница».

Росалинда была худа как гусеница, и в тоже время она была кубинкой, а беженцев с острова свободы на континенте прозывают gusanos.

И снова канья, и снова звучит чаранга, гитара, сампонья, тамбор:

Вчера вечером отправился я посидеть на холме

Чтобы выследить одну грустную голубку…

И на терции, квинты, октавы расходятся голоса:

Тун, тун, айяяй, кто стережет голубку?

Тун, тун, айяяй, ястреб в небе! ястреб!

Хулио дарил мне много интересного, и это был один из его подарков – он взял меня с собой на пенью.

Х Х Х

Русская женщина Наталья из Алма-Аты живет в Амбато и ни за что не соглашается переехать в соседний городок Пийяро к родителям мужа. Она боится.

В сорок девятом году селение Пийяро ушло под землю: земля раскрылась и поглотила дома, людей, скот и посевы, поглотила и сомкнулась, оставив невредимыми, лишь сотрясся немного для страха, соседние деревушки и городки.

Но на сомкнувшейся земле те, кому посчастливилось остаться в живых, заново отстроили дома.

Нам с Хулио случилось побывать в Пийяро в гостях у родителей Натальиного мужа. Мне показался огромным участок, прилегающий к дому, старому доброму дому. Мать семьи, мудрая, сильная женщина, вязала левой рукой – левша, она все время что-то делала по дому.

Отец был высок, строен, сед. В молодости – чего только не бывает в молодости – он часто ездил в один из городов Побережья, Санто-Доминго. Его выросшая дочь от женщины, проживающей в Санто-Доминго, приехала жить в Пийяро к отцу, и мудрая, сильная женщина приняла дочь любовницы своего мужа: дочь есть дочь. Девочка то и дело ласкалась к отцу и отказывалась мыть после обеда посуду. Молодость глупа и часто недостойна доброты и мудрости старших. А я так люблю доброту и мудрость сильных женщин!

В том доме была хорошая библиотека и мне разрешили:

– Читай, выбирай!

Я на испанском читала Маркеса, Кортасара, Варгас Льоса…

Х Х Х

– Накупила, я, значит, здесь барахла, что на Ипялисе в Кито подешевке купить можно, служанки здесь такое носят, а в Союзе, Кирочка, ты знаешь поскольку я эти вещи продавала! – рассказывает мне Наталья о своей недавней поездке в СССР.